Психотерапия как мировоззрение или «Жизнь как усилие во времени»

Мое эссе – не научная статья, скорее попытка поразмыслить о своем опыте, над тем, что и как я делаю в психотерапии.

Мы все откуда-то пришли в этот мир и куда-то идем. И в определенный момент обязательно оказываемся в «точке сборки»: Как ты сюда попал? Как тебе здесь? Как тебе с собой? Сколько потратил сил? Зачем? Что нужно сделать еще? Найдутся ли еще силы продолжать этот путь?

Мы поспорили с супругом (он - историк - социолог) – может ли психотерапия, ее школа, теоретические основания считаться мировоззрением? Философия – не вызывает сомнения - бесспорно может, а вот психология, психотерапия?

У каждого человека есть необходимость иметь какую-то картину мира для ориентации. Ее составляют самые разные знания и представления. И мировоззрение в этой картине мира занимает центральную часть. На мой взгляд, мировоззрение – это глобальные, общие представления о мире, такая особенная, частная, индивидуальная философия. И если моя профессия – психотерапевт, то как мой особенный взгляд на мир, на человека, на его способы жить, на значение болезни, травмы, на историю его детства отличаются от мировоззрения людей другой профессии? Уверена, что отличаются, что это особенный взгляд. Взгляд немного «за сущность вещей, касающихся человека». Думаю, что рассуждая о психотерапии как о профессии, можно говорить об особом психотерапевтическом мировоззрении.

Прежде чем начать писать, переворошила свои старые записи и конспекты – а в психологии я с середины 80-х годов. Таскаю эти коробки с блокнотами и папками через всю Россию – от Камчатки через Петербург в Тольятти. Интересная встреча с собой получается. Какие мысли, цитаты, психологические зарисовки привлекли внимание тогда?

Встречаешься с собой – психологом 30-летней давности – и обнаруживаешь свою профессиональную картину мира - что хотелось выделить тогда, оставить, запечатлеть, присвоить. Вот нашла запись – «психотерапевт начинается тогда, когда в его голове возникает свой особый образный строй, своя система мыслей о реальном мире, о человеке. Только при наличии собственного взгляда на вещи, становясь своего рода философом, он выступает как творец, а психотерапия становится искусством». К сожалению, не записала, чьи это слова, но похоже на Бюдженталя. Сегодня это звучит для меня как аксиома, но я бы еще добавила – психотерапевт начинается с большого интереса к другому человеку. Это ли не про мировоззрение? Моя мама преподавала психологию в педагогическом училище, поэтому дома была библиотека по психологии. И вообще у нас была солидная библиотека. В детстве - каждый праздник, по каждому поводу мне дарили книгу. В отцовском кабинете, на самой верхней полке однажды я обнаружила дальний уголок, где стояли приготовленные для меня в подарок книги. И, конечно же, к моменту вручения подарка книга уже была мною прочитана. Приходилось делать вид, что радуюсь подарку. Книги многое значат для меня. Есть семейная история про землетрясение на Камчатке 1971 года. Я училась в первом классе. Утром, когда начались первые толчки – проснулась от того, что сильно раскачивало дом (а жили мы на 4 этаже пятиэтажного дома) – прибежал взволнованный отец, схватил меня, поставил под косяк дверного проема (это самое безопасное место в конструкции здания). В это время загрохотало в другой комнате – «сложился» и рухнул огромный стеллаж в комнате родителей и «насмерть» перегородил дверь, а значит и выход. Мама оказалась завалена книгами, и несколько часов потребовалось для ее освобождения. В это время прогнозировали еще более сильные толчки. Все люди вышли из домов и ждали на улице, боялись заходить. Потом родители много шутили про «смерть по науке или от науки». И про эпитафию, про то, как это могло бы быть красиво - погибнуть под книгами! Это было очень сильное землетрясение, 8 баллов! Всем было страшно. В декабре на Камчатке – зима очень неуютная, серая, промозглая, холодная. Помню, как мы бегали смотреть трещины насквозь в зданиях и слушали про то, кто с какого этажа прыгнул, на кого что упало, или кто в чем (или скорее без всего) выбежал на улицу. Поэтому совсем неудивительно было, когда я после окончания психфака оказалась сначала в разрушенном Ленинакане (1989 г.), потом в Индии (Гуджарат, 2001 г.), услышала-таки историю про погибшую под завалами книг очень красивую жену одного врача (сейчас, когда пишу, у меня только все срослось), и стала учиться работе с травмой.

Вот прямо по Ницше – «что не убивает – делает нас сильнее!» Возвращаюсь к мировоззрению. Мне показался очень точным и красивым образ Дмитрия Леонтьева про мировоззрение: «У мировоззрения, как у птицы – два крыла: одно - теоретическое (высшая форма), а второе – эмпирическое, (как обобщение индивидуального опыта, заимствованного в готовом виде)». Первое мое крыло – теоретическое – очень уверенное, сильное. Думаю, что учеба в Ленинградском университете, большой самостоятельный опыт преподавания психологии в ВУЗах, аспирантура -позволили во многом разобраться. В первую очередь учится сам преподаватель, продираясь через сложные конструкции понятий и логику теоретических представлений о предмете. А про второе крыло – больше вопросов. Как оно обрастает перышко за перышком, образуя причудливый узор целого?

Конечно же, кожа крыла - мои родители – мой фундамент, мои основания.

Мне очень повезло. Папа, переживший блокаду, очень взрослый, серьезный, дисциплинированный по жизни, профессор старой закалки - интеллектуал, энциклопедист. Мама - страстная, красивая, очень живая - само воплощение любви. Красивая романтическая семейная история их "попадания" на Камчатку. Камчатка 60-ых!!! Сочетание удивительной земли и прекрасных людей. Край, где суровые условия сближают. Два дома - общий двор - концентрация камчатской интеллигенции - преподаватели ВУЗов, артисты драматического театра, врачи, вулканологи. Наш дом все время был полон чудесными людьми - врачи, художники, журналисты, вулканологи. Все это люди, живущие "на полную катушку", не жалеющие себя. Как говорит моя мама – «я израсходовалась дотла на Камчатке». Да, мои родители не остались на всю жизнь вместе, но каким-то чудесным образом размножились в квадрате. И в 14 лет их стало четверо. Пара рафинированных интеллектуалов и пара, в пространстве жизни которой освободилось, наконец, место для чувств. Так и живу, на границе этих двух реальностей - моря чувств и воздуха мыслей. Как там у Чехова? Про чайку? А может даже и очень хорошо, что я не птица. Заземление все же здорово помогает в нужный момент приходить в себя.

Когда в Россию конца 80-х вернулась практическая психология и психотерапия, появились самиздатовские переводы, стали приезжать зарубежные могучие психотерапевты – авторы школ и направлений, ученики великих с воркшопами – я буквально сошла с ума, понимая, что теперь по-прежнему, по-книжному преподавать общую психологию, историю и теории личности уже невозможно. У Карла Роджерса и Вирджинии Сатир мне не довелось побывать, но не могу не назвать - Натали Роджерс, Карл Виттакер, Джон Гриндер. Да, и с первым моим учителем – мне повезло. Это уникальный человек! Михаил Ериш - очень глубокий, творческий. Вот где психотерапия, действительно, становилась искусством, можно было воочию убедиться, немного подсмотреть, как работает самый главный инструмент в профессии психотерапевта – его личность. Много событий и имен можно называть - Сергей Еникалопов, Виктор Макаров, Римас Кочунас - тогда совсем молодые, Елена Калитиевская, Дмитрий Леонтьев. Все они так или иначе которые повлияли на мою профессиональную идентичность. Захваченность, увлеченность, жажда узнавать. Много работать. Главное, чего было много – это страсть к работе! Отцовскую заповедь «Работай увлеченно! Если не можешь делать то, что любишь, люби то, что делаешь», недавно, готовясь к семинарам по экзистенциальной психотерапии, я с радостью обнаружила у Карла Ясперса.

Это про усилие – усилие работать, жить! Мераб Мамардашвили говорил в своих лекциях: «Секунда впечатления - есть секунда, обращенная к нам с призывом «работай». Не откладывай!» В этом месте ассоциации приводят меня к фильму Тарковского «Андрей Рублев». В фильме одна из новелл – последняя – «Колокол». Она о молодом человеке – сыне мастера литья колоколов. Все мастера умерли от разорения Руси и болезней. И великому князю для окончания строительства храма приходится брать сына литейщика, якобы он знает секреты мастерства - для отливки колокола. Он решается, работает, ищет по наитию, смертельно боится, что ничего не получится, что колокол не зазвонит, потому что прекрасно представляет, какому наказанию будет подвергнут. Цена – жизнь, не меньше! Но он вопреки всему - работает, ищет, с невероятным упорством, полагаясь только на себя, на свою память, на то, как работал с отцом, и интуицию. Тарковский – непревзойденный мастер создания напряжений. В самый трагичный момент ожиданий - колокол звонит!!! Оказывается, никакого секрета отец ему не передал. Это только он, его бесстрашие, риск, собственное усилие, интуиция и доверие себе! По-моему, прекрасная метафора для нашего труда – психотерапии.

Через какие наши усилия – другой человек находит для себя возможность по-новому «зазвучать»?

У Марселя я нашла рассуждения про два типа людей – «люди вчера» и «люди надежды». Мне кажется, что психотерапевт – это человек Надежды, а психотерапия – это инструмент «высвобождения надежды».

Есть коллеги, которые считают, что пока пять лет не отучишься и три года не отстажируешься, нельзя ни за что браться. Есть коллеги, которые прочли одну книжку и сходили на один тренинг, и этого им достаточно, чтобы начать работать. Главное сделать усилие и начать делать что-то, работать! Думаю про себя – где нашлись силы преодолеть свои сомнения и ринуться в ленинаканскую катастрофу вопреки малому опыту, неуверенности в своих силах? До поездки договорилась с заведующим женского отделения психиатрической больницы – и приходила в дни его дежурств, ночами расспрашивая его и изучая истории болезней пациентов. Дорогой Соловей Олег Иммануилович – «Соловей, Соловей – самый лучший из зверей!»! Спасибо, что Вы были в моей жизни!

Видимо, мне тогда казалось, что зона бедствия – это такая большая психиатрическая больница. Но надо, к слову сказать, что ни одного дополнительного психиатрического стационара на территории Ленинакана в то время не открылось. Да и статистика поступления психиатрических пациентов практически не изменилась. Открыли первый в истории Ленинакана медвытрезвитель, в связи с присутствием на территории российских строителей, восстанавливающих город. Скорее всего, не только русская страсть к алкоголю - просто они не выдерживали эмоциональных нагрузок. Быть рядом, внутри трагедии очень непросто. Не было ни одного на территории Армении человека, которого бы не коснулась судьба потери и разрушения всего самого дорогого.

Любое испытание – это возможность чему-то научится. От Соловья мне досталось старое издание книги Джозефа Фурста – «Невротик, его среда и внутренний мир» Именно там я впервые для себя встретила тезис, касающийся того, что невротический характер может быть мощным ресурсом. Что уязвимость, чувство трагичности дает возможность тоньше чувствовать мир другого человека, сопереживать, понимать. Теперь убеждена, что проблемы, конфликты и травмы – неотъемлемая часть жизненного роста. Что отчаяние дает нам самый мощный ресурс. И люди, пережившие страшные события, недаром бывают очень мудрыми.

Я – травма-терапевт. Теперь я понимаю, что такое травма. Так думаю, что понимаю. Теперь я не боюсь встречаться с травмами других. Умею видеть и смотреть, как влияет на картину мира пережитое. Понимаю необходимость и, самое главное, возможность возвращения травмированному человеку целостности.

У нас очень тяжелая, но очень благодарная работа. С радостью вспоминаю свой самый приятный «эффект работы с клиентом» - «эффект психотерапии». Запрос 30-летней молодой женщины был про одиночество, про отсутствие близкого человека. Через полтора года она пришла ко мне на консультацию с младенцем на руках. Это счастье!

Важно только выбирать работать! Выбирать.

Мои выборы. Интересно их посчитать, сколько их было? Какие были самыми-самыми и повлияли на мою судьбу? Всякий раз, выбирая, приходилось чем-то жертвовать основательно – комфортом, отношениями, высокооплачиваемым теплым местом работы. Но мои учителя, друзья, города, клиенты, события – образовали очень мощные нейронные связи в моей небольшой голове. Труден был выбор уехать с Камчатки, оторваться от корней - но в каждом трагическом обстоятельстве есть масса преимуществ. Если 30 лет назад я могла, проработав месяц, получив зарплату, укатить в любую точку земли за новым опытом (а так и было - Бельгия, Америка, Франция, Москва, Питер, Красноярск, Иркутск, Новосибирск) - то теперь, с Камчатки это было бы невозможно. Поэтому Тольятти - это точка на карте, откуда можно долететь, доехать, доплыть. Кроме того, я обрела близкого человека - супруга, коллегу, единомышленника, который поддерживает меня во всем - иногда правда, с иронической горечью посмотрит на меня и скажет "большое Сердце»! Думаю, он самый главный мой заземлитель и стабилизатор. Я обрела Центр «Здесь и теперь» - сейчас Институт групповой супервизии и психотерапии. Пожалуй, это мой самый длинный роман в истории моего обучения психотерапии и «взросления» в профессии. И теперь я точно не чувствую себя продавцом воздушных шаров, с которыми можно угодить в чужую жизнь.

С точки зрения экзистенциализма неважно, что мы выбираем, главное, чтобы выбирали «всем существом», всей душой, всей своей внутренней свободой…

Про экзистенциализм: что мне близко? В первую очередь, это очень бережное отношение к многообразию мира, человека, человеческой жизни, неповторимой личности. Экзистенциализм сопровождает меня с глубокого детства. Ещё когда я была совсем маленькой лет 4-5 - родители, играя в слова, любили доводить меня сложными словами, а ты знаешь что такое «экзистенциализм»? Потом университет, в аспирантуре на вступительном экзамене, на сдаче кандидатского минимума по философии мне тоже попались вопросы по философии экзистенциализма. Я говорила о М.К. Мамардашвили, как о своём любимом философе, про усилие во времени, про жизнь как поступок, про жажду нового опыта. «Ну, это Вы зря!» - молвил пожилой профессор, Вы же знаете, что он плохо кончил! Говорят, комиссия долго спорила про мою оценку. Отстоял меня мой руководитель - Яблокова Евгения Анатольевна, тоже философ, психолог, замечательный человек!

А я думала - почему плохо кончил? Почему такая негативная реакция? Потому что не каждый человек способен так жить, со всей решительностью осмысленно распоряжаться своею жизнью. Да и хорошо, что не каждый! Но для некоторых - как их Г.П. Щедровицкий называл - "окаянных", для кого они сами - тончайший инструмент чувствования мира, жизни, людей. Каково быть такой сплошной раной, как это - каждый прожитый день – «жизнь на пределе»? Каждый божий день чувствовать и брать ответственность за все человечество, за несовершенство мира, человека? Мне их очень жаль и хочется как-то отпустить «с миром». Для них смерть – это большое успокоение. Понятен их выбор пить, сойти с ума, покончить собой, чтоб не жить! Такие как Ницше, Ясперс, Кьеркегор, Кафка, Камю, Хемингуэй, Достоевский... Какое счастье, что они поделились с нами своим опытом чувствования жизни. Они жили и умерли за нас, для нас.

Думаю, нам нельзя быть такими ранеными, оголенными. Да, наш основной инструмент - наша личность, наши чувства, наша жизнь. Но наша главная - очень тяжёлая работа – выдерживать, громко скажу, чувства мира. Это наш путь, наша ответственность.

Много тезисов ещё, которые могли бы отражать здесь мое мировоззрение как психотерапевта. Но хотелось бы сказать ещё про умение получать впечатление, удивляться, оставаться живым, радуясь возможности жить — хотеть, по Мамардашвили, «занимать еще точки пространства и времени, то есть восполнять или дополнять себя тем, чем мы сами не обладаем».

Думаю, важно сказать ещё и про мою бабушку. Как минимум, три поколения женщин влияют на то, какая ты женщина, мать, дочь. Видится такая картина - мы вышли однажды втроем из дома, моя мама, я (тогда уже казавшаяся себе солидной в свои 35 лет) и моя 11-летняя дочь. Я оглянулась, бабушка смотрела на нас с высоты обвитого виноградом балкона второго этажа, махала нам рукой и плакала. Монахи молятся за всех, у кого нет времени и сил обращаться к богу. А у нас была бабушка, которая молилась и плакала за нас. Я пишу эту часть эссе в самолёте и вспоминаю о том, что всегда писала ей письма из самолёта. Каждый раз самолёт - это всегда для меня в последний раз, это всегда жизнь на грани, как будто не успею что-то ещё сделать, сказать… Как там в песне из детства: "Только в полёте растут самолёты, только в полёте растёт человек!!!"? . Мне подумалось, что вот, наверное, и сейчас она смотрит на всех нас откуда-то сверху и плачет. Только теперь от гордости...