Иногда мне бывает обидно, что детскую игровую психотерапию придумала не я. Весь мой, пускай небольшой, жизненный опыт общения с детьми - моими собственными и теми, с кем я работала, - всегда подсказывал мне, что дети - это не объекты исследования или воспитания, и не чистый сосуд, в который можно вложить что-то нужное и важное для нас. И как нет на земле двух одинаковых колокольчиков или березок, так и нет на свете двух одинаковых детей. Каждый ребенок - уникальная личность, со своими потребностями, интересами, мечтами, и со своими огромными жизненными силами и способностью к саморазвитию.
Мой практический опыт работы с детьми начался несколько лет назад в центре развития ребенка, где я работала педагогом-психологом. Иногда ко мне приводили детей отчаявшиеся воспитатели, реже - родители, иногда я брала в свой кабинет ребенка сама, если наблюдала у него какие-либо проблемы, например трудности общения, тревожность или агрессивность. То есть то, что было на виду, и видела не только я, но и окружающие ребенка взрослые и даже сверстники. Позднее начинала работать с кем-то тогда, когда интуитивно чувствовала, что ребенок нуждается в поддержке, понимании и принятии. Это застенчивые, тихие, медлительные дети, которые очень удобны взрослым, потому что не доставляют им хлопот своим поведением, но почему-то отстают в развитии, часто болеют, не умеют самостоятельно играть, очень чувствительны и ранимы. Этот факт хорошо объясняет теория гештальт-подхода. Многие из них просто постоянно подавляют свои желания и эмоции. Неудовлетворенная потребность удерживается в фоне, и на это затрачивается много энергии, которая могла бы идти на рост и развитие, на творческое приспособление к среде.
Одной из первых проблем, с которыми мне приходилось работать, это проблема агрессивного поведения. Помню одного пятилетнего мальчика, «грозу детского сада», которого привели ко мне воспитатели, чтобы я «научила его уму-разуму». Помню свой страх начать работу с ним. Но он быстро прошел, когда мы встретились с Ваней впервые в моем кабинете. Я сразу почувствовала, что ему просто не хватает внимания, принятия, понимания его чувств. Оказалось, что мать от него отказалась, отец взял в свою семью. А в ней есть еще маленький братец, которого все балуют, а Ваню только ругают, а иногда и ремнем «воспитывают». Постепенно ремень стал единственно действенным методом воспитания. И никто не пытается понять, как ребенку дико хочется ласки и любви, просто потому, что он есть. И как ему хочется быть хорошим, чтобы его похвалили и приняли, просто обратили на него внимание, но почему-то не получается. Мы с ним играли, вернее проигрывали сценки с куклами. Он выбрал для себя игрушку - робота, у которого было много врагов, которые его обижали и наказывали , но постепенно стали появляться защитники и друзья. Мы много раз проговаривали страхи, обиду, агрессию к отцу или к матери. Много рисовали, просто играли вместе. Постепенно окружающие стали замечать, как он становится спокойнее, общительнее, увереннее в себе. Наверное, я была первым взрослым человеком в его жизни, кто не стал его воспитывать, учить, ругать, а просто принял его таким, какой он есть, стараясь его понять, помогая преодолевать страхи, обиды, разочарования.
Самое важное, на что я опиралась в процессе психологической помощи ребенку еще на заре моей психологической практики, - это вера в его природные возможности, его способность к саморазвитию и решению собственных проблем. Мне близка идея о том, что мудрость ребенка важнее знания терапевта о нем. Это подтверждается случаями из моей практики. Так, одну четырехлетнюю девочку ко мне привела ее обеспокоенная воспитательница. Даша стала заикаться и категорически отказывалась от музыкальных занятий, а при громкой музыке сразу же начинала плакать. Долго я пыталась узнать причину этих страхов, но ни родители, ни воспитатели не могли сказать, что же так напугало девочку. Мы рисовали страхи, проигрывали «страшные» сценки с куклами и сказочными персонажами, пока девочка сама не выбрала игру, в которую мы потом играли снова и снова. Прятали белочку (накрывали ее одеялком), потом ее шумно искали и радовались, когда находили. Мы повторяли эту игру много раз, и, наверное, она представляла себя этой белочкой, когда накрывала ее одеялом, и как бы проживала страх темноты. Оказалось, как потом все же удалось выяснить, что во время утренника ее неожиданно накрыли плотной белой тканью - она должна была изображать снежный ком. Воспитатели и представить себе не могли, что она может испугаться, тем более, что по поведению девочки ничего такого сказать было нельзя, и только спустя недели две у девочки появились страхи, она начала заикаться. Мы еще долго играли, рисовали, и даже экспериментировали с темнотой. К старшей группе она стала с удовольствием ходить на занятия, уже не заикалась, и даже проявились музыкальные способности. Я вижу ее на детских праздниках - она принимает самое активное участие в музыкальных номерах - поет, танцует, выглядит здоровой и жизнерадостной.
Удивительно, но к тому времени я еще не была знакома с детской игровой психотерапией, и в частности с гештальт-подходом в детской психотерапии. О существовании такого направления я знала весьма приблизительно, но впервые познакомилась с его применением, прочитав книгу И. Млодик «Чудо в детской ладошке или Неруководство по детской психотерапии». И с тех пор она стала воистину моей настольной книгой, я просто была поражена, насколько примеры, описанные в книге, похожи на те случаи, которые были и в моей практике. Я с восхищением обнаружила, что оказывается, интуитивно я часто находила правильное решение в каждом отдельном случае, просто активно включаясь в игру или другое занятие, которое выбирал ребенок, стараясь просто быть с ним, принимать его как целостную личность, помочь разобраться в его чувствах, актуализировать его потребности и желания. И я не перестаю удивляться и радоваться, что в процессе игры, рисования, общения, постройке домика из кубиков или складывания пазлов, в психике ребенка происходят позитивные изменения. И только гештальт-подход помог мне объяснить, почему так происходит. Я узнала, что организовать психотерапевтическое пространство нужно таким образом, чтобы фрустрированная потребность ребенка была обнаружена и удовлетворена, и что реальные изменения в нашем внутреннем мире происходят, как правило, только в процессе проживания актуального психологического события. Это потрясающе совпало с моими представлениями о психологической помощи ребенку вообще и о роли психолога- психотерапевта в этом процессе. Психологическая помощь оказывается более эффективной, если психолог сопровождает ребенка, будучи внимательным к тому, что происходит во внутренней жизни ребенка, к его потребностям, страхам, переживаниям. Ребенок - проводник в этом увлекательном путешествии, которое называется детская игровая психотерапия.
Особенно меня впечатляют возможности применения гештальт-подхода в работе с подростками. Эта тема стала для меня актуальной, во-первых, когда мой собственный сын вступил в критический возраст. Тогда я на собственном родительском опыте испытала, что значит иметь дело с четырнадцатилетним подростком - на вид хамоватым «крутым перцем», как он стал себя называть, всеми силенками стремящегося к взрослости, но при этом таким чувствительным, ранимым, так нуждающимся в понимании, ласке и просто поддержке. Во-вторых, когда я стала работать в школе и встречаться с детьми такого же «трудного» возраста. Очень часто именно подросткам бывает особенно нелегко понять, что творится у них в душе. Они могут ощущать какое-то смятение, неясный страх, смутное недовольство, злость непонятно к кому и по какому поводу. Ощущать, но не осознавать, что с ними происходит.
Ведь иногда и мы, взрослые, не находим подходящего выражения для обозначения переживаемого чувства и довольствуемся расплывчатыми «пасмурное настроение» или «кисло на душе». Что уж говорить о детях, которые могут просто не знать нужных слов, потому что с ними о чувствах взрослые практически никогда не говорили, и они не умеют отличить гнев от страха, а обиду от грусти.
Да и окружающие скорее обращает внимание на поведение, чем на состояние души. Им, взрослым, так проще воспитывать, учить, управлять, а часто и манипулировать. Тихий, послушный, вежливый - значит хороший. Таких детей легче любить, их ставят в пример, поощряют, всячески одаривают. Даже если ребенок от природы живой и подвижный, непосредственный и открытый, с возрастом научается не показывать окружающим, а значит давить в себе свои эмоции, виня себя и принимая запрет на «негативные» чувства. Какой уж тут гнев, когда за крик можно и двойку за поведение от учителя и подзатыльник от папы схлопотать! И бабушка все равно не даст печалиться, будет пичкать манной кашей да еще сокрушаться, куда девался вчерашний аппетит.
Вот так с детства они и привыкают гасить и прятать свои чувства, потребности, желания, не пытаясь в них разобраться. Растут и тащат с собой клубок опасений и печалей, обид и невыплаканных слез, разочарований и потерь. Он иной раз подступает к горлу неприятным комком, а в глазах начинает предательски пощипывать. Но привычная усмешка папы: «распустил нюни как маленький» или звучащие в ушах слова воспитательницы «мальчики не плачут», еще даже не успевшие прозвучать в реальности, останавливают слезы. А мысленный приказ действует не хуже окрика, даже если не всегда ясно, кто и когда его отдал. Согласно теории гештальт-подхода так срабатывает один из механизмов психологической защиты, который называется интроекцией, то есть «проглоченная», не проработанная информация
Проходит детсадовское время, за ним первый класс, второй, третий, череда школьных кабинетов. И - клубок невыплаканных слез обид, невысказанного гнева все наматывается и наматывается, и наступает момент, когда уже невмоготу. Тогда летят ко всем чертям все мыслимые и немыслимые приказы, выливаются накопленные слезы и застарелый гнев, и горячая лава внутреннего вулкана, однажды вскипев, вдруг находит себе выход и обрушивается на своих и чужих, виновных и невиноватых - на всех, кому не повезло оказаться рядом.
И поэтому самое главное в работе с далеко не самым трудным подростком - постараться его понять. Да еще и помочь и принять и даже помочь принять, но все же понять - это первое и главное. Найти кончик, распутать клубок, дать в руки ниточку. И просто быть рядом, когда ребенок делает первые шаги к новой жизни, выходя из любого возрастного кризиса с новыми достижениями, сбросив тяжкий груз обид и разочарований, высказывая свой гнев, и одолевая страхи. И тогда раскрываются внутренние возможности, скрытые резервы, и все налаживается. Самое важное для меня в детской психотерапии - это понимание, безусловное принятие, просто человеческий контакт. Все это вместе и дает возможность позитивных изменений.