Из опыта работы психолога геронтологической службы.
Со стариками работать странно. Легко, потому что им так мало надо – просто: «Послушайте меня!». Трудно, потому что им нелегко помочь. Одни стесняются брать больше, чем «просто послушайте меня». Они как будто не могут себе этого позволить. Другим, напротив, всегда мало – признания, внимания, заботы… И все же, мне выпал этот удивительный опыт. Выпал как-то преднамеренно, заслуженно, по «требованию»… моей мамы.
Дело в том, что в психологию я, как и многие, пришла «лечиться» от своей мамы. С 11 до 16 лет я писала Воззвания и «Письма о мире» своим родителям, позже - сменила имя, чтобы хотя бы через «Сссвета!!!» не слышать их обвинения и упреки. Но ни бегство в другой город, ни бегство в другое имя не избавили меня от влияния множества родительских правил и запретов, «проглоченных» с их ложки. Позже я узнала про интроекты ( это как раз и были мои «непережеванные» послания от родителей), и знание это, как водится, снизило мою тревогу и на время ослабило внутреннюю войну. Но потом родители переехали в мой город, и мы опять вышли на видимую тропу войны. Чаще всего канонадой на линии огня звучало от мамы: «Какой ты, на фиг, психолог! Если с нами, старыми, не можешь быть…» (далее следовал разнообразный список, в зависимости от контекста, какой мне надлежит с ними быть). В общем, я совершенно не мечтала работать психологом со стариками.
Однако урок этот был уже написан невидимым учителем, и мне предстояло его выучить. В Центре социального обслуживания, куда привела меня безработица, психологов имелось два. Причем, имелось (в известном смысле) собственной администрацией и проверяющими организациями. От этих тисков пришлось уйти единственным известным мне способом – в работу, а в последствии, что самое преступное, в удовольствие от работы.
Первое время я совершенно не знала, как установить эффективный контакт с теми, кто называет тебя «доктор» и ищуще заглядывает в твои глаза и под руку - в поисках рецептов. Потом прояснилось.
Мы просто учились осознавать свои чувства и манифестируемые телом ощущения. Ведь зачастую мы слышим тело только тогда, когда оно уже «кричит» болями и болезнями. Расслышать его слабый голос, то есть, стать способным к более тонким дифференцировкам, – это оказалось по силам «Моим Мамам» за 21 день их пребывания в нашем Центре. Очень скоро я стала отличать клиентов от своей мамы и избавилась от контрпереносных отношений в достаточной для терапии степени.
«Только когда я могу различать приятное и неприятное, легкое и напряженное…, только тогда я имею лучшие возможности для выбора», - поверили мы Моше Фильденкрайзу. И тогда, легкое недомогание в желудке стали «слышать» как желание быть накормленным или желание быть любимым. И не путать одно с другим. И выбрать доступный сейчас ресурс, чтобы поддержать себя в своей потребности. А кишечник, как «градусник» эмоциональных трудностей, желания-нежелания расставаться со старым и уже ненужным, «подсказывал», что эффективнее думать и делать сейчас. И мы поняли, что отношение к своему телу как к мудрому советчику, а не как к источнику неприятных ограничений, делает жизнь интересной и активной, дающей и в старости – радость. Я умышленно и часто говорила на терапии «мы», потому что такое психологическое «слияние» для взволнованных необычным «лечением» пожилых клиентов действительно защищало их от тревоги самостоятельности. Первое время для многих из них я была своеобразным костылем в этом своем «мы».
До того универсальная (в моем представлении) для всех возрастов психологическая практика, оказалась довольно «капризной» в применении к пожилым клиентам, что заставило меня творчески отбирать самое ценное и безопасное из нее, а также самой создавать новое. Так появилось упражнение с листами цветной бумаги. Я раскладывала на полу листы, прося группу просто смотреть и погружаться в каждый цвет, осознавая только одно: приятное или неприятное ощущение. Очень важно при этом было избегать комментариев, реплик, каких-либо замечаний, потому что так формируется первое поле собственного смысла, не «забалтываемое» обычным конформизмом всеобщего согласия. Затем я просила каждого члена группы выбрать 2-3 наиболее приятных цвета, взять их и положить к себе на колени. При этом каждый последующий мог брать не только оставшиеся цвета, но и любой из уже кем-то выбранных, попросту забирая его у другого, то есть, активно действуя. И я вновь акцентировала их внимание на своих чувствах, не выражая их вслух: удовольствия-неудовольствия, протеста, сожаления, возмущения, покорности, желание не обидеть другого и т.д. Третий шаг упражнения: все, оставшиеся без листков, или неудовлетворенные их количеством, могут сделать еще по одному ходу, возвращая себе свое. Так возникали реальные отношения между участниками группы, формировался и завершался гештальт осознанной потребности с «проживанием» платы за нее: чувства вины, потери доверия в кругу или восстановление отношений ценой жертвы своими потребностями. Проговаривая свои переживания в конце, при обсуждении, отвечая на вопросы психолога «Как часто вы позволяете другим пользоваться вами?» или «Вы всегда так отстаиваете свои границы?» участники группы получали возможность соотнести полученный опыт со своей реальной жизнью: «А ведь я всегда отдавала все другим!…» «Мне чужого не надо, а свое – ну что ж, что ушло, значит, другим оно нужнее…». Так устанавливались реальные «здесь и сейчас» отношения между участниками группы, безопасные своей проективностью (ведь это всего лишь игра!) и, тем не менее, весьма терапевтичные. Мои «неосознанные», пришедшие только за рецептом «старички» становились другими - осознающими себя! Это было видно и по голосу, и по осанке, и даже по «здоровому» блеску в глазах. Прошлое отпускало еще одного человека в «здесь-и-теперь», думала я, и многое из возрастных теорий становилось понятным.
Ведь действительно, с наступлением старости человек переживает один из самых серьезных кризисов своей жизни: болезни, одиночество, порой, бедность, неуверенность в том, что жизнь прожита не зря, страх приближающейся смерти – все это изменяет личность. И изменения эти – не из приятных. Инертность, подозрительность, замкнутость в собственном мире, капризность и своеволие – ну, узнаёте своих дорогих стариков?
В такой ситуации по-настоящему может помочь либо глубоко любящий человек, либо профессионально – понимающий, то есть психолог. И я, как могла, помогала. Устраивала литературные гостиные под страстным названием «Огонь Души», проводила релаксационные сеансы с обязательным погружением в мир фантазий под необычную музыку. Поначалу эти сеансы были баловством для ехидных старушек «от сохи», которые острили после обеда: «Пойдем, что ль, поспим!..». Позже они стали встречами со своей творческой частью, которые, к тому же, странным образом лечили от бессонницы. Я приводила им метафору о сне – Кормильце Души: «…Когда же кормить некого, когда Душа давно погребена под дневными заботами о теле, и никак не замечаема Телом – сон и не приходит». Мы прилагали фантастические усилия для реанимирования Души с ее фантазиями и «бесполезными глупостями» - рисовали, лепили из пластилина, не для внуков, а для себя!.. И она – Душа - возвращалась в полуразрушенное тело, приводя с собой и своего кормильца – Сон.
В моих отчетах это называлось «Терапия творческим самовыражением».
Не дать прошлому поглотить себя – такова была цель и смысл наших встреч. А для этого пожилому человеку иногда необходимо было помочь в следующем:
открыть и актуализировать какую-либо свою непроявленную личность (например, «стать» художником);
собрать и «склеить» воедино все свои времена жизни – прошлое, настоящее и будущее;
научиться вспоминать только хорошее, актуализируя свою автономию и инициативу, кропотливо составляя список собственных достижений;
экспериментировать с новыми нормами и ролями;
не избегать неожиданностей и неопределенности, принимать многозначность жизни в любых проявлениях.
И тогда, о чудо, психологические признаки старения отступали в новых видах деятельности, «творчески организованных психологом», как мы писали в своих «оправданиях»- отчетах.
Я с удивлением узнала, что, кроме моей мамы, на свете существуют другие «старые» люди, психологические проблемы которых, в основном, опять лежали в плоскости семейных отношений. На втором месте по частоте обращения оказалось одиночество после потери значимых близких (недавние похороны мужа, дочери, сына, сестры). На третьем – муки бессонницы и физических недомоганий. Ощущение ненужности, зря прожитой жизни, использованности государством и выброшенности, недоумение: «За что мне все это, ведь я никому не желала зла!..», отсутствие радости и смысла в дальнейшем существовании, злость на «вечно пьяных мужиков», на беспорядок жизни, на собственную плаксивость и вспыльчивость – вот далеко не полный перечень жалоб пожилых людей в моем кабинете.
Часто за предъявляемой проблемой скрывалась более глубокая, не осознаваемая человеком в силу ее чрезвычайной болезненности: еще детская обида на родителей, всевозможные страхи (перед мужем, перед якобы наследственной склонности к суициду), пугающие видения, чувство вины и т.д.
Период впитывания нового опыта у всех людей очень разный – от минуты до нескольких лет. Поэтому сказать статистически точно о Коэффициенте Полезного Действия для всех участников наших встреч не представляется возможным. Хотя, свой смысл пребывания в группе получил, наверное, каждый. Наиболее пронзительной по смыслу и чувству стала для меня метафора о старом лесе, где дышится легко, и молодняке, в котором только ветки колют лицо. Пожилые люди получили возможность увидеть свою старость не как на источник хлопот для своих близких, а как источник мудрости для них же и для себя.
Наше отделение называлось отделением реабилитации. Естественно, я не могла не заглянуть в словарик, как в первоисточник смысла этого какого-то военного слова. Оказалось, что под реабилитацией понимается служба, предназначенная для поддержания или восстановления состояния независимости. Возврат к «Себе Изначальному», принятие самой неприятной и отвергаемой данности как добровольно выбранной мной самим, исцеляет человека от ощущения бессилия перед чем-то и восстанавливает чувство авторства в отношении своей жизни.
Конечно, за 21 день пребывания в Центре на нескольких групповых и индивидуальных встречах невозможно было «перепрожить» целую долгую жизнь «наших мам», но поэкспериментировать с новыми видами деятельности, ролями и установками – было вполне реально за это недолгое время. И когда суровая Августа Никифоровна 72-х лет превращается на один час в смешную маленькую Гутю, проходят на это время ноющие головные боли и артритные страдания. И в этот день почему-то спится ей сладко и без тревог, как в детстве. Закрепить эту маленькую победу как новое ресурсное состояние – дело дальнейших психотерапевтических сессий, выбрать или не выбрать которые уже во власти самого клиента, вне курса реабилитации в нашем Центре. В любом случае, знакомство с Собой новым, с Собой Независимым от возрастных и других ограничений, состоялось.
Кстати, когда начальство заметило, где я «прячусь», оно незамедлительно создало мне условия для увольнения. Это я жалуюсь.
И еще. Мои отношения с мамой необъяснимым образом улучшились. Это я радуюсь.
Словарик:
Геронтологический – имеющий отношение к людям пожилого возраста.
Гештальт (здесь) – завершенная, целостная форма.
М. Фельденкрайз – автор одного из наиболее известных подходов в телесно-ориентированной психотерапии.