«Копыто тем и знаменито, что оно именно копыто.»
Слова, которые приснились мне во сне лет двадцать тому назад.
Очень все странно на белом свете. Я не стара. Во всяком случае, здорова, бодра, живу активной жизнью и даже не потеряла надежду влюбиться. У меня взрослая дочь, которая не требует от меня постоянной помощи. Мои родители умерли, и на мне не лежит бремя дочернего долга. У меня хватает денег, так что я могу бросить работу и какое-то время посибаритствовать, могу устроить себе праздник, поездку за границу, накупить шмоток. Много чего могу. Передо мной весь мир и я могу выбирать, как мне жить. Но мне понадобилось локализовать этот мир до размеров одной небольшой комнаты, населенной всего лишь десятью жителями планеты, чтобы почувствовать, хотя бы ненадолго, что я свободна.
Мысль записывать свои ощущения после занятий в Центре пришла ко мне не сразу. Она созрела, когда накопился достаточный эмоциональный заряд, я почувствовала изменения, стало интересно наблюдать за собой. Тогда мне захотелось зафиксировать на бумаге самые яркие впечатления.
Первое занятие
Я шла с волнением. Что за люди будут? Может инвалиды какие душевные? Смогу ли я вырваться из тупика, в котором оказалась последнее время? Нужно ли мне все это? Что с нами будут делать? Как я буду выглядеть, какое произведу впечатление? И вообще, где мы будем обедать?
Во мне было много живого интереса ко всему, что может произойти. Возбуждение, ожидание, надежда и особенно возбуждение ума. Я была настроена на рабочий лад.
Самые яркие эмоции от первой встречи – это раздражение и удивление. Встреча, знакомство нетрадиционным способом – с помощью наиболее характерных вещей и предметов, лежащих в сумках. Большинство участников в числе прочих атрибутов, характеризующих их личностные качества, вытащили книжки – серьезные книжки, часто по психологии. Это сразу же вызвало у меня в душе саркастическую улыбку. Какие примитивные ходы, какое наивное желание обозначить свою принадлежность к кругу!
Когда ведущие, Лена Шуварикова и Андрей Валамин, предложили нам договориться о правилах поведения внутри группы, легкое раздражение сменилось удивлением, потому что это оказалось совсем не просто. Вроде бы все мы собрались, движимые одним интересом, да и время, которое нам отводилось для совместной жизни, было не таким уж длительным, всего 2 дня в месяц. Но договориться было очень трудно. Можно ли пить чай в процессе занятий, и если да, то как поступить: просто молча встать и наполнить стакан или же уведомить группу о своем желании. Звонить ли по мобильному, жевать ли резинку, ходить, наконец, по комнате. Все эти простые вещи вызвали в нас такую бурю эмоций, как будто мы решали вопросы государственной важности. (Хотя, кто сказал, что государственные вопросы переживаются острее, чем личные?). Меня лично сильно волновали взаимоотношения с мобильниками и жевательной резинкой. Они мне мешали серьезно работать, думать, осмысливать происходящее. Поэтому возникло чувство острого раздражения к Н., которой эти вещи были, по-видимому, необходимы. Раздражала ее манера говорить, ее смех, похожий на рыдание. Я была не одинока, и под нашим давлением у Н. произошел срыв. Она расплакалась, выбежала из комнаты. Это была первая волна живого чувства, которая заставила меня остановиться в потоке непрерывных рассуждений, оценки происходящего. Когда Н. вернулась, и мы все вместе качали ее в «люльке», я испытала такое острое чувство единения с ней, что потом долго не могла придти в себя. Тут-то я и сообразила……
Другой персонаж из нашей группы – А. Женщина примерно моего возраста, умная, с острым, грустным взглядом, ищущая нового, но не готовая отказаться от старого. Такой она мне показалась. Все, что происходило на занятиях, А. пыталась перевести на язык логики, уместить в рамки своего знания. Это сразу же вызвало во мне волну протеста. Во-первых, потому что я сама всегда так делаю, а во-вторых, потому что фиг-ли она не понимает, что здесь речь совсем о другом!!! Она мне страшно мешала правильно чувствовать. Я злилась. Очень хотелось «сразиться» с ней, объяснить, дать понять, сказать, что так как она я тоже могу, даром что молчу, дурочку валяю. Внутренне я постоянно с ней спорила, бурно, агрессивно. Как же мне хотелось дать А. «определение» и со спокойной совестью начать к ней относиться в соответствии с этим определением! Не знаю уж, каким чудом я удержалась. Как-то мне все-таки удалось оставить ее в покое, уговорить себя не торопиться вешать ярлык, и я это зафиксировала в своем сознании. Думаю, это была маленькая победа. Когда А. опоздала на следующее занятие, я испугалась, что она не придет. Мне не хватало ее. И вовсе не потому, что она будоражила мой ум. Я испытывала к ней очень нежное, теплое чувство – симпатию.
Второе занятие
Много лет я проделывала с собой один эксперимент. Сажусь, скажем, в поезд, еду отдыхать. И говорю себе: «Настанет момент, когда я буду возвращаться». Конечно, я знаю, что этот момент настанет, но в чувственном плане он от меня бесконечно далек. И вот это происходит, я возвращаюсь. Теперь я чувствую себя в этом моменте, и соотношу свое состояние с тем, которое я зафиксировала в своем сознании, отправляясь на отдых. Если это проделывать достаточно часто, то появляется ощущение, что время стягивается в точку. Рождается какое-то особое знание, уверенность относительно реальности будущего. Осенью, например, я точно знаю, что наступит весна. Это грустно. Еще грустнее то, что мой эксперимент заставил меня ощутить, что моя смерть также близка, как весна осенью, и это лишает мою жизнь смысла.
На этом занятии мы играли со смертью. Нас попросили написать себе некролог, эпитафию, завещание, вообразить похороны. Сначала было страшновато, меня даже как-то подташнивало. Написать я ничего не сумела. Моя любовь к себе не укладывалась в слова. Зато я совершенно искренне увлеклась рисованием памятника. Асимметричный камень, на фронтальной стороне полировка с неровными краями, а в центре выбита небольшая парусная лодка. Случилось так, что несколько дней спустя внуки увидели мой рисунок. Я им объяснила, что это. У старшего, девятилетнего Саши, была замечательная реакция. Он деловито предложил вместо лодки выбить на памятнике нашу с ним любимую избушку в деревне. Решили все-таки, что эту идею он оставит для себя. Очень мне все это понравилось. Если сделать смерть событием жизни, то отношение к ней меняется.
Третье занятие
Почему я не делаю того, что мне хочется? И хочется ли мне чего-нибудь? Я вспоминаю свои последние походы на выставки, концерты. Смотрю любимые полотна, слушаю любимую музыку. Знаю, что это хорошо, знаю, что мне это нравится и…ничего не чувствую.
Темой занятия был диалог. Все время думаю, думаю, думаю. Пришла с занятий, легла спать. Мысли так и зудят. Наконец заснула. Резко проснулась от того, что в голове прозвучала фраза: «Когда ты почувствуешь, что не спишь, ты проснешься». Как хочется проснуться!
Интенсив
Писать об интенсиве очень трудно. Впечатления настолько сильны, так близки к восторгу, что у меня невольно возникает страх показаться себе самой слишком слащавой.
Мне нравится жить. Но последние годы меня томило ощущение пустоты, бездействия, непутевости. И это при том, что я много работаю, у меня масса увлечений. Мои друзья и знакомые считают меня очень энергичной и деятельной, и если мне случается пожаловаться им на неудовлетворенность, то в ответ я встречаю недоумение, а то и просто обвинение в неискренности. Почему же мне кажется, что я стою на месте или иду не своей дорогой? Еще полгода назад, когда я начинала думать об этом, меня охватывало липкое чувство недовольства собой, я обвиняла себя в отсутствии решительности, смелости, не видя, впрочем, на что конкретно эту смелость можно было бы потратить. Мне казалось, что надо сделать какой-то решительный шаг, чтобы жизнь изменилась, и по привычке я пыталась придумать этот шаг. Ничего не получалось. Я оказалась бесплодна.
Помню в юности, когда я запоем читала книги, лежа на диване, отец говорил мне: «Ну что ты все читаешь, как живут другие? Пойди, сделай что-нибудь сама, ну хоть на забор залезь!» Но мне было интереснее другое: я изучала себя, копалась в себе, соотносила себя с другими, пестовала свои эмоции и всей душой желала совершенства, и особенно совершенства чувств. Покорение забора меня не привлекало. Жизнь, как водится, ставила подножки и, набив шишки, я стала бояться боли, проигрыша. Я научилась сама справляться со своими бедами, трудностями, доводить их до предела, чтобы испытать облегчение. В результате у меня выработался навык манипулирования эмоциями, я ими овладела. Я перестала признавать человеческие слабости, чужие страдания казались мне недостаточно серьезными и часто вызывали раздражение. Ведь я-то знала, что с ними можно справиться. Пожалуй, я этим гордилась. Но все мои достижения обернулись против меня - мои собственные чувства, в том числе и желания, стушевались под моим строгим взглядом, а потом и просто куда-то исчезли.
К тому моменту, когда я решалась поехать на интенсив, во мне уже что-то сдвинулось с места. Кажется, я поняла природу тупика, в котором оказалась. Я всегда считала непродуктивной схему, в которой люди взаимодействуют между собой так сказать через «посредников» в виде философских, нравственных понятий или социальных норм. Пользоваться этой схемой мне не хотелось, а контакт со своими чувствами, которые могли бы меня связать с внешним миром, был утрачен. Вот я и оказалась на перепутье, в пустоте. Поэтому я ехала на интенсив с горячим желанием обнажить свое нутро, избавить его от зашлакованности, реанимировать интерес к людям.
Интересно оказалось все. Группа Лены Шувариковой, когда нас предоставили самим себе, и мы в течение пяти дней должны были жить без подсказок. Я еще раз удивилась тому, что полноту жизни можно испытать, не выходя из комнаты, не покоряя Эверест. Соприкосновение человеческих эмоций, если они живут вольной жизнью, рождает целый мир.
Расстановка семьи по Хеллингеру. Пошла, не зная толком, что это такое, из любопытства. Хотелось побыть в роли ребенка. Так и получилась. Меня попросили быть младшим сыном. Все происшедшее было просто потрясением. Я буквально перевоплотилась, и то, что мне увиделось глазами ребенка, поселило во мне какое-то новое, детское чувство, которое я невольно стараюсь учитывать, общаясь, например, с внуками.
Но самый яркий момент подарила мне личная терапия.
Помнится однажды мой Крестный, друг отца, тоже художник, выпив бутылку водки, так рассказывал мне о состоянии в природе после грозы. «Знаешь», говорил он, «…елки стояли, как монастыри. А потом пошел туман. И то, что было, этого бы не было, потому что туман все изменил». Именно так я себя ощутила на одной из сессий со своим терапевтом, Лерой Кульбери. Мы работали над очень болезненной для меня темой. Чувства мои были напряжены до предела. И вдруг в какой-то момент я как будто вышла из свой телесной оболочки. Я смотрела на свои колени и не видела цвета одежды, принюхивалась к себе и не чувствовала собственного запаха. Потом я стала потихоньку возвращаться в себя, какими-то шагами, дискретно – вот кусок моей кофты, вот рука, брюки. Я взглянула на Леру. До сих пор помню, как от удивления у меня поднялись брови – я ее увидела. Мне не хотелось торопиться. Я наслаждалась новизной и свежестью ощущения. На перилах балкона сидит воробей, деревья в снегу, которыми я каждый день любовалась – мой новый взгляд изменил их, они действительно были!
Это был поворотный момент, назову его условно «просветлением». Наутро, когда началась работа в обучающей группе, я как будто заново увидела своих согруппников. Я видела молодые, красивые, страдающие лица, мое сердце разрывалось от жалости и желания помочь. Я даже свой жизненный опыт ощутила иначе – раньше он мешал мне, напоминая о прожитом, а теперь я думала, что он может оказаться кому-то полезным.
Я, наверное, никогда в жизни столько и так сильно не плакала, как на Интенсиве.
Пятое занятие
Это было первое занятие после Интенсива. Мы, его участники, забыв об остальных, тех, кто с нами не был, взахлеб говорили о своих волшебных чувствах, обменивались понимающими взглядами - мы владели особым опытом и купались в этом чувстве. Не понравилось мне это, и я впала в ступор.
Тема двухдневки была такая: Выбор: свобода быть ответственным.
К концу второго дня у меня страшно разболелась голова, впервые за все время занятий в Центре мне безумно захотелось спать. Я зевала, боролась со сном и почти не воспринимала то, что происходило вокруг. Права, наверное, Лена Ш.. Это была моя тема!
Часто думаю о том состоянии, которое мне посчастливилось пережить на Интенсиве, о состоянии, которое я назвала «просветлением». Отдельные его детали, краски стали стираться из памяти. Мне жаль их терять, грустно при мысли, что такое не повторится. И вдруг…
Я гостила у дочери. Мы обсуждали волнующую меня тему. Я как всегда с горячностью, она спокойно. В какой-то момент «разность наших потенциалов» дала искру, мы поссорились, и в душе у меня во всей красе расцвела обида. Конечно же, такое и раньше случалось, но в этот раз я переживала особенно остро. Возможно потому, что последнее время под влиянием занятий в Центре я очень сильно старалась усвоить мысль, что не меня обижают, а я сама обижаюсь. Наверное, я надорвалась на этом деле.
Следующий день я провела в слезах и мыслях о необходимости найти какую-то новую позицию по отношению к своему ребенку, надо было решить эту задачу, сделать так, чтобы все стало хорошо. Терзало ощущение несправедливости, покинутости, острой жалости к себе. К ночи прилегла, взяла дневник и стала записывать все, что приходило в голову. Думала очень сильно, слышно было, как мысли трутся друг о друга. Они, мои мысли, были такие: «Если я чувствую свою жизнь, то меня нельзя обидеть. Жизнь не может не удасться. Не удасться может только схема, построенная заранее, которую я хочу воплотить в жизни». Или же: «Человек чувствует себя проигравшим, если он рисует предполагаемую картину жизни, и она не складывается». Все в таком роде. Переводила на свой язык довольно известные вещи. И вот в какой-то момент, когда круг моих мыслей расширился, и боль немного утихла, со мной произошла странная вещь. Я вдруг всем своим организмом, а не только сердцем, ощутила, что никакой проблемы, которую надо было бы решать, нет - нет обиды, нет непонятости, нет одиночества. Я перестала быть функцией своего ума, я просто была. Это состояние я бы назвала так: исчезли все сомнения. Мне стало не просто весело, а смешно, и я смеялась.
Но самое главное не то, что моя боль и то, что называется «проблема» растворились. Интересно другое. Я вдруг почувствовала, что я у себя – самое главное. Я лежала и наслаждалась тем, что это Я. Встала, пошла на кухню, перекусила, накрасила ногти, зашла в туалет – любое действие доставляло мне огромное удовольствие. Я стала играть с этим состоянием. Подумала, хорошо бы как-то зафиксировать его, чтоб потом по желанию к нему возвращаться. Но не тут-то было. Как только я пыталась заключить его в мысль, я чувствовала в своем сознании границу, приближаясь к которой, я теряла власть над словами и как будто все забывала. Так бывает, когда хочешь удержать в памяти сон, а он медленно уходит, утекает сквозь пальцы.
Почему-то подумала о работе. Так странно. Передо мною встали лица моих коллег, но я совершенно не могла вспомнить, чем я занимаюсь на службе. Возникла мысль о смерти, но ее захлестнула мощная волна радости – черта-с-два, у меня столько дел, что похоже я никогда не умру.
Было даже открытие. Я вдруг почувствовала, поняла, осознала, что могу не мыть посуду, а просто ее выбрасывать. Мне даже кажется, что если долго посуду выбрасывать, то потом может появиться желание ее помыть.
Теперь каждый вечер я с волнением жду, а вдруг я опять с собой встречусь!
Через неделю занятия в Центре, хочется рассказать об этом.
Наша последняя двухдневка. Я пришла на нее воодушевленная. Очень хотелось рассказать о том волшебном состоянии, которое посетило меня неделю назад. Рассказала. Как странно слышать, что с другими тоже происходят подобные вещи. Даже обидно немного. Как будто необычность пережитого мною от этого обесценивается.
Говорили о смысле жизни. Потом совместными усилиями придумали упражнение: один человек сидит на «горячем стуле», а остальные задают ему вопросы, связанные со смыслом жизни. Я вызвалась быть первой. Сейчас, через день после всего этого, когда я записываю свои ощущения, у меня возникает чувство, что я потерпела крах. Вчера это было не так остро. Было просто грустно. А сегодня я опять подошла к границе пустоты. Когда Лена Ш. Задала мне вопрос: «Что ты?» или «В чем ты?» я поняла, что ни с чем не могу себя идентифицировать. На одном из первых занятий у нас было нечто подобное. Тогда надо было дать себе пять определений. Для меня это оказалось нелегко, и я написала что-то вроде «Я никто», «Я веселый человек» и т.п. В тот момент это было забавно, а сегодня мне не смешно. Я не чувствую себя. Я еще не готова признать, что у меня нет определения, мне хочется опереться хотя бы на имя «никто».
Был и второй вопрос. Его задал Андрей Валамин. Он спросил, помню ли я себя маленькой. Мы углубились в эту тему. Давно я с собой, той девочкой, не общалась. Мое детство было грустным. Послевоенный период. Отец художник, часто без работы, занятый своими творческими переживаниями. Мама, озабоченная отсутствием денег, подавленная неудачами мужа и его тяжелым характером. Перед моими глазами стоит фото, где мне лет шесть. Послушный ребенок, стоящий по стойке «смирно», взгляд исподлобья. Или другая карточка, где я во втором классе – девочка со взглядом волчонка. Какое тяжелое, тоскливое чувство возникает во мне, когда я думаю о себе маленькой. Мое желание, чтобы мама чаще улыбалась, - я подходила к ней и ручонками старалась растянуть ее рот в улыбке, поднять опущенные уголки губ. Ревность, настороженность с подружками, чувство стыда за нескладный быт.
Сейчас мне кажется, что я всю жизнь уходила от своей детской грусти. Я так старательно и настойчиво создавала себя. Я гордилась своими достижениями. Ведь и правда я многое открыла в себе, я стала смеяться. Ну ведь не может же быть такого, чтоб этот смех, который я так люблю, был не мой?! Я не узнаю, кто я, если не вернусь к той маленькой девочке со взглядом волчонка. Мне ее так жаль, она такая чужая, но я должна ее полюбить.
23 марта
Сегодня закончилась первая трехдневка нашей второй ступени. Я переполнена чувствами. Мне удалось родить идею организации группы танцевальной терапии, а вернее сказать группы совместного исследования возможностей возникновения диалога в танце. Сама идея пришла ко мне на интенсиве, и с тех пор я билась над ней, пытаясь придать ей логическую стройность. Мне хотелось построить схему занятий и найти в ней свое место. Последний момент меня особенно беспокоил, потому что я никак не могла сформулировать, в чем же именно может заключаться моя роль. И вдруг совершенно неожиданно я поняла, что никакой роли быть не должно, что я не должна ничего выдумывать. Я просто могу попытаться стимулировать людей к самоисследованию, используя то, что мне самой нравится, что я умею, а это фламенко. И сразу же все ожило, и стало понятно, в каком направлении двигаться. Как же мне нравится это волшебное превращение, когда сложное, если его понять, становится простым!
И еще. Сегодня я впервые была в роли терапевта! Провела сессию с Наташей Л. Это совершенно непередаваемое ощущение. Я очень волновалась, но что-то во мне так сильно стремилось навстречу Наташе, что клапан приоткрылся, и я увидела человека. Мне казалось, что мы с ней вдвоем на белом свете. Может быть, мои чувства были слишком сильны, чтобы то, что происходило можно было назвать терапией. Неважно. Я благодарна судьбе за то, что мне довелось это испытать. Когда видишь устремленные на тебя полные надежды глаза, захлестывает такая нежность к человеческому существу, такое желание быть с ним осторожным, так хочется сообщить, что он не одинок! Никогда бы не поверила, что я с моим нетерпеливым и даже нетерпимым характером, с моей склонностью все расставлять по своим местам в поисках ясности, смогу испытывать уважение к проблеме другого человека, не взвешивая эту проблему, не ранжируя ее, что я смогу со-чувствовать!
Не хочу больше писать о том, что было на этой трехдневке. Просто скажу об основном моем открытии: если в толпе чувств, населяющих мою душу, мне удается встретиться с моим подлинным желанием, пусть даже небольшим, то мне ничего не остается, как исполнить его. Мой ум с готовностью и удивительной быстротой находит пути его реализации. Усилия не нужны!
Я очень люблю спать, очень люблю смотреть сны. Иногда мне кажется, что сон – чуть ли не главная часть моей жизни, потому что во сне я живу с поднятым забралом, ничего не планирую, не жду и порой получаю волшебные подарки. Так что я не случайно привела эпиграфом слова, которые приснились мне много лет назад. Я со страхом и интересом жду, что же во мне выйдет на свет божий, каким «копытом» я окажусь, что мне придется принять в себе. Порой мне бывает жаль расставаться с тем образом, который я создавала в течение всей своей жизни – человека твердого, знающего чего он хочет, независимого… Мой хитрый организм, приученный интеллектом реагировать на понятия и картинки, иногда саркастически посмеивается: «Смотри, превратишься на старости лет в мягкотелую тетушку, млеющую и блеющую!» Не знаю, посмотрим.
Мысль записывать свои ощущения после занятий в Центре пришла ко мне не сразу. Она созрела, когда накопился достаточный эмоциональный заряд, я почувствовала изменения, стало интересно наблюдать за собой. Тогда мне захотелось зафиксировать на бумаге самые яркие впечатления.
Первое занятие
Я шла с волнением. Что за люди будут? Может инвалиды какие душевные? Смогу ли я вырваться из тупика, в котором оказалась последнее время? Нужно ли мне все это? Что с нами будут делать? Как я буду выглядеть, какое произведу впечатление? И вообще, где мы будем обедать?
Во мне было много живого интереса ко всему, что может произойти. Возбуждение, ожидание, надежда и особенно возбуждение ума. Я была настроена на рабочий лад.
Самые яркие эмоции от первой встречи – это раздражение и удивление. Встреча, знакомство нетрадиционным способом – с помощью наиболее характерных вещей и предметов, лежащих в сумках. Большинство участников в числе прочих атрибутов, характеризующих их личностные качества, вытащили книжки – серьезные книжки, часто по психологии. Это сразу же вызвало у меня в душе саркастическую улыбку. Какие примитивные ходы, какое наивное желание обозначить свою принадлежность к кругу!
Когда ведущие, Лена Шуварикова и Андрей Валамин, предложили нам договориться о правилах поведения внутри группы, легкое раздражение сменилось удивлением, потому что это оказалось совсем не просто. Вроде бы все мы собрались, движимые одним интересом, да и время, которое нам отводилось для совместной жизни, было не таким уж длительным, всего 2 дня в месяц. Но договориться было очень трудно. Можно ли пить чай в процессе занятий, и если да, то как поступить: просто молча встать и наполнить стакан или же уведомить группу о своем желании. Звонить ли по мобильному, жевать ли резинку, ходить, наконец, по комнате. Все эти простые вещи вызвали в нас такую бурю эмоций, как будто мы решали вопросы государственной важности. (Хотя, кто сказал, что государственные вопросы переживаются острее, чем личные?). Меня лично сильно волновали взаимоотношения с мобильниками и жевательной резинкой. Они мне мешали серьезно работать, думать, осмысливать происходящее. Поэтому возникло чувство острого раздражения к Н., которой эти вещи были, по-видимому, необходимы. Раздражала ее манера говорить, ее смех, похожий на рыдание. Я была не одинока, и под нашим давлением у Н. произошел срыв. Она расплакалась, выбежала из комнаты. Это была первая волна живого чувства, которая заставила меня остановиться в потоке непрерывных рассуждений, оценки происходящего. Когда Н. вернулась, и мы все вместе качали ее в «люльке», я испытала такое острое чувство единения с ней, что потом долго не могла придти в себя. Тут-то я и сообразила……
Другой персонаж из нашей группы – А. Женщина примерно моего возраста, умная, с острым, грустным взглядом, ищущая нового, но не готовая отказаться от старого. Такой она мне показалась. Все, что происходило на занятиях, А. пыталась перевести на язык логики, уместить в рамки своего знания. Это сразу же вызвало во мне волну протеста. Во-первых, потому что я сама всегда так делаю, а во-вторых, потому что фиг-ли она не понимает, что здесь речь совсем о другом!!! Она мне страшно мешала правильно чувствовать. Я злилась. Очень хотелось «сразиться» с ней, объяснить, дать понять, сказать, что так как она я тоже могу, даром что молчу, дурочку валяю. Внутренне я постоянно с ней спорила, бурно, агрессивно. Как же мне хотелось дать А. «определение» и со спокойной совестью начать к ней относиться в соответствии с этим определением! Не знаю уж, каким чудом я удержалась. Как-то мне все-таки удалось оставить ее в покое, уговорить себя не торопиться вешать ярлык, и я это зафиксировала в своем сознании. Думаю, это была маленькая победа. Когда А. опоздала на следующее занятие, я испугалась, что она не придет. Мне не хватало ее. И вовсе не потому, что она будоражила мой ум. Я испытывала к ней очень нежное, теплое чувство – симпатию.
Второе занятие
Много лет я проделывала с собой один эксперимент. Сажусь, скажем, в поезд, еду отдыхать. И говорю себе: «Настанет момент, когда я буду возвращаться». Конечно, я знаю, что этот момент настанет, но в чувственном плане он от меня бесконечно далек. И вот это происходит, я возвращаюсь. Теперь я чувствую себя в этом моменте, и соотношу свое состояние с тем, которое я зафиксировала в своем сознании, отправляясь на отдых. Если это проделывать достаточно часто, то появляется ощущение, что время стягивается в точку. Рождается какое-то особое знание, уверенность относительно реальности будущего. Осенью, например, я точно знаю, что наступит весна. Это грустно. Еще грустнее то, что мой эксперимент заставил меня ощутить, что моя смерть также близка, как весна осенью, и это лишает мою жизнь смысла.
На этом занятии мы играли со смертью. Нас попросили написать себе некролог, эпитафию, завещание, вообразить похороны. Сначала было страшновато, меня даже как-то подташнивало. Написать я ничего не сумела. Моя любовь к себе не укладывалась в слова. Зато я совершенно искренне увлеклась рисованием памятника. Асимметричный камень, на фронтальной стороне полировка с неровными краями, а в центре выбита небольшая парусная лодка. Случилось так, что несколько дней спустя внуки увидели мой рисунок. Я им объяснила, что это. У старшего, девятилетнего Саши, была замечательная реакция. Он деловито предложил вместо лодки выбить на памятнике нашу с ним любимую избушку в деревне. Решили все-таки, что эту идею он оставит для себя. Очень мне все это понравилось. Если сделать смерть событием жизни, то отношение к ней меняется.
Третье занятие
Почему я не делаю того, что мне хочется? И хочется ли мне чего-нибудь? Я вспоминаю свои последние походы на выставки, концерты. Смотрю любимые полотна, слушаю любимую музыку. Знаю, что это хорошо, знаю, что мне это нравится и…ничего не чувствую.
Темой занятия был диалог. Все время думаю, думаю, думаю. Пришла с занятий, легла спать. Мысли так и зудят. Наконец заснула. Резко проснулась от того, что в голове прозвучала фраза: «Когда ты почувствуешь, что не спишь, ты проснешься». Как хочется проснуться!
Интенсив
Писать об интенсиве очень трудно. Впечатления настолько сильны, так близки к восторгу, что у меня невольно возникает страх показаться себе самой слишком слащавой.
Мне нравится жить. Но последние годы меня томило ощущение пустоты, бездействия, непутевости. И это при том, что я много работаю, у меня масса увлечений. Мои друзья и знакомые считают меня очень энергичной и деятельной, и если мне случается пожаловаться им на неудовлетворенность, то в ответ я встречаю недоумение, а то и просто обвинение в неискренности. Почему же мне кажется, что я стою на месте или иду не своей дорогой? Еще полгода назад, когда я начинала думать об этом, меня охватывало липкое чувство недовольства собой, я обвиняла себя в отсутствии решительности, смелости, не видя, впрочем, на что конкретно эту смелость можно было бы потратить. Мне казалось, что надо сделать какой-то решительный шаг, чтобы жизнь изменилась, и по привычке я пыталась придумать этот шаг. Ничего не получалось. Я оказалась бесплодна.
Помню в юности, когда я запоем читала книги, лежа на диване, отец говорил мне: «Ну что ты все читаешь, как живут другие? Пойди, сделай что-нибудь сама, ну хоть на забор залезь!» Но мне было интереснее другое: я изучала себя, копалась в себе, соотносила себя с другими, пестовала свои эмоции и всей душой желала совершенства, и особенно совершенства чувств. Покорение забора меня не привлекало. Жизнь, как водится, ставила подножки и, набив шишки, я стала бояться боли, проигрыша. Я научилась сама справляться со своими бедами, трудностями, доводить их до предела, чтобы испытать облегчение. В результате у меня выработался навык манипулирования эмоциями, я ими овладела. Я перестала признавать человеческие слабости, чужие страдания казались мне недостаточно серьезными и часто вызывали раздражение. Ведь я-то знала, что с ними можно справиться. Пожалуй, я этим гордилась. Но все мои достижения обернулись против меня - мои собственные чувства, в том числе и желания, стушевались под моим строгим взглядом, а потом и просто куда-то исчезли.
К тому моменту, когда я решалась поехать на интенсив, во мне уже что-то сдвинулось с места. Кажется, я поняла природу тупика, в котором оказалась. Я всегда считала непродуктивной схему, в которой люди взаимодействуют между собой так сказать через «посредников» в виде философских, нравственных понятий или социальных норм. Пользоваться этой схемой мне не хотелось, а контакт со своими чувствами, которые могли бы меня связать с внешним миром, был утрачен. Вот я и оказалась на перепутье, в пустоте. Поэтому я ехала на интенсив с горячим желанием обнажить свое нутро, избавить его от зашлакованности, реанимировать интерес к людям.
Интересно оказалось все. Группа Лены Шувариковой, когда нас предоставили самим себе, и мы в течение пяти дней должны были жить без подсказок. Я еще раз удивилась тому, что полноту жизни можно испытать, не выходя из комнаты, не покоряя Эверест. Соприкосновение человеческих эмоций, если они живут вольной жизнью, рождает целый мир.
Расстановка семьи по Хеллингеру. Пошла, не зная толком, что это такое, из любопытства. Хотелось побыть в роли ребенка. Так и получилась. Меня попросили быть младшим сыном. Все происшедшее было просто потрясением. Я буквально перевоплотилась, и то, что мне увиделось глазами ребенка, поселило во мне какое-то новое, детское чувство, которое я невольно стараюсь учитывать, общаясь, например, с внуками.
Но самый яркий момент подарила мне личная терапия.
Помнится однажды мой Крестный, друг отца, тоже художник, выпив бутылку водки, так рассказывал мне о состоянии в природе после грозы. «Знаешь», говорил он, «…елки стояли, как монастыри. А потом пошел туман. И то, что было, этого бы не было, потому что туман все изменил». Именно так я себя ощутила на одной из сессий со своим терапевтом, Лерой Кульбери. Мы работали над очень болезненной для меня темой. Чувства мои были напряжены до предела. И вдруг в какой-то момент я как будто вышла из свой телесной оболочки. Я смотрела на свои колени и не видела цвета одежды, принюхивалась к себе и не чувствовала собственного запаха. Потом я стала потихоньку возвращаться в себя, какими-то шагами, дискретно – вот кусок моей кофты, вот рука, брюки. Я взглянула на Леру. До сих пор помню, как от удивления у меня поднялись брови – я ее увидела. Мне не хотелось торопиться. Я наслаждалась новизной и свежестью ощущения. На перилах балкона сидит воробей, деревья в снегу, которыми я каждый день любовалась – мой новый взгляд изменил их, они действительно были!
Это был поворотный момент, назову его условно «просветлением». Наутро, когда началась работа в обучающей группе, я как будто заново увидела своих согруппников. Я видела молодые, красивые, страдающие лица, мое сердце разрывалось от жалости и желания помочь. Я даже свой жизненный опыт ощутила иначе – раньше он мешал мне, напоминая о прожитом, а теперь я думала, что он может оказаться кому-то полезным.
Я, наверное, никогда в жизни столько и так сильно не плакала, как на Интенсиве.
Пятое занятие
Это было первое занятие после Интенсива. Мы, его участники, забыв об остальных, тех, кто с нами не был, взахлеб говорили о своих волшебных чувствах, обменивались понимающими взглядами - мы владели особым опытом и купались в этом чувстве. Не понравилось мне это, и я впала в ступор.
Тема двухдневки была такая: Выбор: свобода быть ответственным.
К концу второго дня у меня страшно разболелась голова, впервые за все время занятий в Центре мне безумно захотелось спать. Я зевала, боролась со сном и почти не воспринимала то, что происходило вокруг. Права, наверное, Лена Ш.. Это была моя тема!
Часто думаю о том состоянии, которое мне посчастливилось пережить на Интенсиве, о состоянии, которое я назвала «просветлением». Отдельные его детали, краски стали стираться из памяти. Мне жаль их терять, грустно при мысли, что такое не повторится. И вдруг…
Я гостила у дочери. Мы обсуждали волнующую меня тему. Я как всегда с горячностью, она спокойно. В какой-то момент «разность наших потенциалов» дала искру, мы поссорились, и в душе у меня во всей красе расцвела обида. Конечно же, такое и раньше случалось, но в этот раз я переживала особенно остро. Возможно потому, что последнее время под влиянием занятий в Центре я очень сильно старалась усвоить мысль, что не меня обижают, а я сама обижаюсь. Наверное, я надорвалась на этом деле.
Следующий день я провела в слезах и мыслях о необходимости найти какую-то новую позицию по отношению к своему ребенку, надо было решить эту задачу, сделать так, чтобы все стало хорошо. Терзало ощущение несправедливости, покинутости, острой жалости к себе. К ночи прилегла, взяла дневник и стала записывать все, что приходило в голову. Думала очень сильно, слышно было, как мысли трутся друг о друга. Они, мои мысли, были такие: «Если я чувствую свою жизнь, то меня нельзя обидеть. Жизнь не может не удасться. Не удасться может только схема, построенная заранее, которую я хочу воплотить в жизни». Или же: «Человек чувствует себя проигравшим, если он рисует предполагаемую картину жизни, и она не складывается». Все в таком роде. Переводила на свой язык довольно известные вещи. И вот в какой-то момент, когда круг моих мыслей расширился, и боль немного утихла, со мной произошла странная вещь. Я вдруг всем своим организмом, а не только сердцем, ощутила, что никакой проблемы, которую надо было бы решать, нет - нет обиды, нет непонятости, нет одиночества. Я перестала быть функцией своего ума, я просто была. Это состояние я бы назвала так: исчезли все сомнения. Мне стало не просто весело, а смешно, и я смеялась.
Но самое главное не то, что моя боль и то, что называется «проблема» растворились. Интересно другое. Я вдруг почувствовала, что я у себя – самое главное. Я лежала и наслаждалась тем, что это Я. Встала, пошла на кухню, перекусила, накрасила ногти, зашла в туалет – любое действие доставляло мне огромное удовольствие. Я стала играть с этим состоянием. Подумала, хорошо бы как-то зафиксировать его, чтоб потом по желанию к нему возвращаться. Но не тут-то было. Как только я пыталась заключить его в мысль, я чувствовала в своем сознании границу, приближаясь к которой, я теряла власть над словами и как будто все забывала. Так бывает, когда хочешь удержать в памяти сон, а он медленно уходит, утекает сквозь пальцы.
Почему-то подумала о работе. Так странно. Передо мною встали лица моих коллег, но я совершенно не могла вспомнить, чем я занимаюсь на службе. Возникла мысль о смерти, но ее захлестнула мощная волна радости – черта-с-два, у меня столько дел, что похоже я никогда не умру.
Было даже открытие. Я вдруг почувствовала, поняла, осознала, что могу не мыть посуду, а просто ее выбрасывать. Мне даже кажется, что если долго посуду выбрасывать, то потом может появиться желание ее помыть.
Теперь каждый вечер я с волнением жду, а вдруг я опять с собой встречусь!
Через неделю занятия в Центре, хочется рассказать об этом.
Наша последняя двухдневка. Я пришла на нее воодушевленная. Очень хотелось рассказать о том волшебном состоянии, которое посетило меня неделю назад. Рассказала. Как странно слышать, что с другими тоже происходят подобные вещи. Даже обидно немного. Как будто необычность пережитого мною от этого обесценивается.
Говорили о смысле жизни. Потом совместными усилиями придумали упражнение: один человек сидит на «горячем стуле», а остальные задают ему вопросы, связанные со смыслом жизни. Я вызвалась быть первой. Сейчас, через день после всего этого, когда я записываю свои ощущения, у меня возникает чувство, что я потерпела крах. Вчера это было не так остро. Было просто грустно. А сегодня я опять подошла к границе пустоты. Когда Лена Ш. Задала мне вопрос: «Что ты?» или «В чем ты?» я поняла, что ни с чем не могу себя идентифицировать. На одном из первых занятий у нас было нечто подобное. Тогда надо было дать себе пять определений. Для меня это оказалось нелегко, и я написала что-то вроде «Я никто», «Я веселый человек» и т.п. В тот момент это было забавно, а сегодня мне не смешно. Я не чувствую себя. Я еще не готова признать, что у меня нет определения, мне хочется опереться хотя бы на имя «никто».
Был и второй вопрос. Его задал Андрей Валамин. Он спросил, помню ли я себя маленькой. Мы углубились в эту тему. Давно я с собой, той девочкой, не общалась. Мое детство было грустным. Послевоенный период. Отец художник, часто без работы, занятый своими творческими переживаниями. Мама, озабоченная отсутствием денег, подавленная неудачами мужа и его тяжелым характером. Перед моими глазами стоит фото, где мне лет шесть. Послушный ребенок, стоящий по стойке «смирно», взгляд исподлобья. Или другая карточка, где я во втором классе – девочка со взглядом волчонка. Какое тяжелое, тоскливое чувство возникает во мне, когда я думаю о себе маленькой. Мое желание, чтобы мама чаще улыбалась, - я подходила к ней и ручонками старалась растянуть ее рот в улыбке, поднять опущенные уголки губ. Ревность, настороженность с подружками, чувство стыда за нескладный быт.
Сейчас мне кажется, что я всю жизнь уходила от своей детской грусти. Я так старательно и настойчиво создавала себя. Я гордилась своими достижениями. Ведь и правда я многое открыла в себе, я стала смеяться. Ну ведь не может же быть такого, чтоб этот смех, который я так люблю, был не мой?! Я не узнаю, кто я, если не вернусь к той маленькой девочке со взглядом волчонка. Мне ее так жаль, она такая чужая, но я должна ее полюбить.
23 марта
Сегодня закончилась первая трехдневка нашей второй ступени. Я переполнена чувствами. Мне удалось родить идею организации группы танцевальной терапии, а вернее сказать группы совместного исследования возможностей возникновения диалога в танце. Сама идея пришла ко мне на интенсиве, и с тех пор я билась над ней, пытаясь придать ей логическую стройность. Мне хотелось построить схему занятий и найти в ней свое место. Последний момент меня особенно беспокоил, потому что я никак не могла сформулировать, в чем же именно может заключаться моя роль. И вдруг совершенно неожиданно я поняла, что никакой роли быть не должно, что я не должна ничего выдумывать. Я просто могу попытаться стимулировать людей к самоисследованию, используя то, что мне самой нравится, что я умею, а это фламенко. И сразу же все ожило, и стало понятно, в каком направлении двигаться. Как же мне нравится это волшебное превращение, когда сложное, если его понять, становится простым!
И еще. Сегодня я впервые была в роли терапевта! Провела сессию с Наташей Л. Это совершенно непередаваемое ощущение. Я очень волновалась, но что-то во мне так сильно стремилось навстречу Наташе, что клапан приоткрылся, и я увидела человека. Мне казалось, что мы с ней вдвоем на белом свете. Может быть, мои чувства были слишком сильны, чтобы то, что происходило можно было назвать терапией. Неважно. Я благодарна судьбе за то, что мне довелось это испытать. Когда видишь устремленные на тебя полные надежды глаза, захлестывает такая нежность к человеческому существу, такое желание быть с ним осторожным, так хочется сообщить, что он не одинок! Никогда бы не поверила, что я с моим нетерпеливым и даже нетерпимым характером, с моей склонностью все расставлять по своим местам в поисках ясности, смогу испытывать уважение к проблеме другого человека, не взвешивая эту проблему, не ранжируя ее, что я смогу со-чувствовать!
Не хочу больше писать о том, что было на этой трехдневке. Просто скажу об основном моем открытии: если в толпе чувств, населяющих мою душу, мне удается встретиться с моим подлинным желанием, пусть даже небольшим, то мне ничего не остается, как исполнить его. Мой ум с готовностью и удивительной быстротой находит пути его реализации. Усилия не нужны!
Я очень люблю спать, очень люблю смотреть сны. Иногда мне кажется, что сон – чуть ли не главная часть моей жизни, потому что во сне я живу с поднятым забралом, ничего не планирую, не жду и порой получаю волшебные подарки. Так что я не случайно привела эпиграфом слова, которые приснились мне много лет назад. Я со страхом и интересом жду, что же во мне выйдет на свет божий, каким «копытом» я окажусь, что мне придется принять в себе. Порой мне бывает жаль расставаться с тем образом, который я создавала в течение всей своей жизни – человека твердого, знающего чего он хочет, независимого… Мой хитрый организм, приученный интеллектом реагировать на понятия и картинки, иногда саркастически посмеивается: «Смотри, превратишься на старости лет в мягкотелую тетушку, млеющую и блеющую!» Не знаю, посмотрим.
