Балет в мыслях
Либретто
Жили на свете мужчина и женщина, а также идея между ними – родить ребенка. Ребенок по разным причинам не родился. Это привело к расхождению во времени мужчины и женщины. Он преждевременно состарился, а она деградировала до состояния подростка, ребенка, младенца и «родилась обратно», уйдя фантастической дорогой обратно в маму.
Это рассказ о реальном и иллюзорном мирах, которые если не встретились, то этому нельзя помочь. Хотя граница между ними – всего лишь потолок. Потолок человеческих возможностей.
«…Это еще один парадокс: зерно вмещает в себя целое дерево,
но то же зерно может его и убить.
Зерно может слишком возгордиться и подумать: «достаточно и меня».
Если зерно боится умереть, его оболочка становится тюрьмой – и тогда дерево гибнет еще в зародыше». Ошо
Акт 1. Сын
Я не родился.
Когда мне было уже семь лет, я опять не родился. У меня было имя, уготованная судьба – быть мальчиком, а затем мужчиной, и было в этой судьбе – не родиться. Моя мать – красивая и умная женщина, в свои тридцать семь оставалась по-прежнему девочкой, мои отцы менялись, а я все не рождался.
Я рос у своей матери-девочки то в голове, то в сердце, частенько – в желудке, но никак не мог добраться до матки, чтобы материализоваться. Она строила планы и глазки, писала статейки и сны, выращивала рядом чужих людей и своих собственных, уже родившихся детей, я же в это время продолжал расти и развиваться без всякого видимого людям воплощения.
Прикольно было наблюдать, как растут мои брат и сестра, как они уходят из дома, возвращаются, набравшись где-то усталости, хамства, впечатлений и всякого разного. Я-то был всегда на месте – в своей матери.
Она все чаще знакомила меня со своими близкими людьми, говорила обо мне с ними, называла по имени. И я поверил, что я есть. Почему и решил написать это.
Там, откуда все пришли, все немного иначе. Там ждут. Мое любимое место ожидания – вокзал снов, куда прибывает большинство спящих и доверчивых людей, знакомых и вовсе незнакомых моей матери.
Вчера прибыл целый состав миссионеров в поисках ответов. Среди них - мой последний отец. Он шел по перрону, низко опустив голову, что-то высматривая под ногами. Когда нашел и поднял, я удивился – это был простой кусочек цветного пластилина. Он почему-то очень обрадовался, ускорил шаги, так что я едва поспевал за ним, и направился в сторону гор. Горы у нас тут, как у вас кафе, на каждом шагу, буквально за углом. Он шел, разминая пластилин, отчего тот становился все больше, и уже еле помещался у него в руках. Я догнал его и, заглядывая в лицо, спросил:
- Почему мне опять нельзя? В прошлый раз ты говорил что-то о деньгах, которых нет и о здоровье – своем и мамином. Что на этот раз?
- Твоя мать – безответственный человек, - ответил он устало, - она хочет только родить тебя, а растить придется кому-то другому.
- Но ведь я уже вырос, и она знает об этом. Если честно, мы ведь с ней ровесники, это меня придумали и ждали ее родители, а родилась она. Она всегда это знала. Просто она хочет дать мне шанс на этот раз. И еще, она ведь тебя любит, с другими у нее было не так.
- Ты родишься в слабом и беспомощном теле, - отмахнулся отец, - еще чего доброго – больным каким-нибудь, и будет совершенно неважно, какого возраста твоя душа. Первое время ты не сможешь даже ходить, чтобы добыть себе еду из холодильника. Ты хочешь быть ее заложником?
Пластилин стал подтаивать и оставлять след на дороге. Там капнет, сям капнет. Я немного отстал от отца и присел на корточки, силясь разглядеть эти следы. А что мне еще оставалось?
Акт 2. Мать
Запах. Этот ужасный запах стерильности и крови. Руку растирают, потом резкий противный ноющий укус укола, и начинается слабость. «Эй! - хочется крикнуть, - я еще не сплю, не трогайте меня!» Тело превращается в теплую вату, а я сама – в точку. Все мои 80 килограмм остаются где-то на столе, на втором этаже абортария, на карте России, на планете Земля. Кстати, она такая ничтожная – эта планета. И почему именно она, вокруг их столько…
А еще вокруг меня нити – цветные, светящиеся, длинные и короткие, и все как-то связаны между собой. Есть точки, не испускающие нити, как я сейчас, и им страшновато. Точки вращаются по своим особым траекториям, я повисла, никуда не стремясь. Я испугана своим ничтожеством. Если меня сейчас кто-то спросит, я не смогу соврать, я прозрачна, совершенно, беспощадно – видна насквозь. Сплошное чувство страха и беззащитности – это вся я. А потом - черное и плоское вошло во Вселенную откуда-то слева и начало двигаться – ровно и неумолимо как заслонка в печь, как нож в торт, как вся моя к херам собачьим - как больно и страшно - жизнь!
Вселенная, все нити стали содрогаться и рваться. Такая неописуемая паника, такой ужас и хаос, что всё... Слипшийся комок у края бездны, не готовый, но вынужденный сорваться – вот чем стала вся Вселенная. А я и не знала, что смерть одного не родившегося существа переживает всё сущее. Рушится весь мир, все связи, все нити, всё сочувствует буквально, без всякой спасительной отстраненности.
Проходит бездна времени, и робко начинают возникать новые дрожащие связи. Мир возится, дрожит и, тихонько позванивая-поскуливая, пытается протянуть друг другу свои нити. Ни одна из прежних связей не встречается, все теперь по-другому. И виновна в этом я, проклятая трусиха, эгоистка, тварь, сука, погань.
Акт 3. Сын
Следы оказались живыми. Сначала в них что-то засветилось изнутри, несколько маленьких точек, тусклых, а потом ярких. Потом они стали растекаться и одновременно расти вверх и в стороны. Постепенно угадывались черты чьей-то судьбы. Странно, но черты эти были подозрительно похожи на предметы человеческого быта – кроватка, мяч, медвежонок, зубная щетка, шарф с варежками, книга, крем для бритья. Они раскачивались и даже, оторвавшись от земли, совершали в воздухе движения, будто их кто-то брал и использовал. А потом все рухнуло, вся эта куча. И слепилось опять в кусок разноцветного пластилина. Он стал уменьшаться, таять и совсем впитался в асфальт. Я для верности потрогал это место рукой и понюхал. Ничего, даже запаха.
Когда из матери я наблюдал за своими братом и сестрой, я видел точно такой же пластилин, из которого они лепили, каждый в свое время, всякие забавные штучки. Они явно что-то знают про нас. Или пока еще помнят. Похоже, их реальный мир находится сразу под нашим, сновидным. Нас разделяет только потолок. Может, поэтому взрослые люди так часто его белят, что многое просачивается сквозь него нашего, для них непонятного. Для них это просто пятна, а не наши намеки…
Когда я слышу, как они рассказывают друг другу свои сны, мне напоминает это капанье дождя сквозь дырявый потолок – как-то, какие-то, куда-то, как будто. Этих слов больше всего. Неопределенных.
Кэ и Тэ – главные буквы моего, сновидного мира. А коты и их жены – проводники между вами и нами. Вы ведь замечали, какие у них глаза?
Акт 4. Отец
Подъем оказался не таким уж и пологим, каким виделся издалека.
Черт, не надо было так нажираться вчера - печенка колет, дыхание перехватывает и этот проклятый кашель, как он меня замучил в последнее время!
Что я опять должен понять? Что-то хочу и не могу вспомнить. А, да, она говорила вчера что-то о доверии априори, до факта преступления, тем более, что встреча с подружками – пиявками и лягушками – вообще не преступление. И никакого игнора - меня вроде бы и не было. Господи, как же ей объяснить, что пора вырастать из иллюзорного мира, что есть мир реальный, где я люблю ее и мне больно от ее равнодушия?
Откуда опять этот куст с оранжевыми ягодами? Я уже видел его недавно. Похоже, я хожу по кругу. Кстати, забыл, зачем мне подниматься на эту гору, разве меня там ждут?
Вот опять мимо проехала какая-то машина, в ней полно веселых людей, бабы все раскрашенные. Ну, естественно, на блядки так и надо. А называется это у них как всегда семинаром, как же еще…
Нет, ребята, мне с вами не по пути. Я теперь полюбил, больше не таскаюсь по бабам. Да и с мужиками что-то последнее время не пьется, скучно как-то, все одно и то же. Мне бы с ней, моей любимой побыть. Но ей скучно со мной, ей лень уже даже врать про любовь ко мне. Ее опять засасывает прежняя жизнь - до меня, - где главной ценностью было чертово разнообразие. Вчера пришла из церкви и с придыханием зажигала свечи по всему дому. Как ей объяснить, что это все игрульки? Настоящее – это мы, я и она. Она вся уже насквозь пропитана чужими мыслями, начиталась книг, ничего своего. «Себя считает кем-то из немногих», а сама – сплошные инстинкты. Эгоистка страшная к тому же. Как я умудрился полюбить именно ее, такую? За что мне эта мука?
Опять этот куст…
Акт 5. Мать
Какое удивительное сегодня небо: всё – из сплошных красок, нигде нет однообразия серости. Сейчас приду и нарисую его, просто возьму и раскрашу лист. А потом почитаю. И черт с ним, с ужином, всех не перекормишь. Все равно я эгоистка и безответственная. Репутацию уже не спасти, ее уже просто нет, так чего мучаться? Сами чего-нибудь найдут. Яйца пожарят.
Последнее посещение гинеколога просто выбило меня из сил, или из меня выбило последнюю силу. Кто, ну кто дал им право копаться во мне и в моей душе? Новые гуманитарные подходы проникли и сюда. Какое вам дело до моих семейных проблем?
Господи, как хорошо было в девочках, без этого преступного отверстия между ног. «Я ночью тихонечко лампу зажгу, дрожу и внимаю, Цветаеву жду…». Неужели это я писала?..
Сегодня опять снился Гриша. Он просит меня сводить его в цирк, какое-то шапито приехало в наш город. Я его терпеть не могу, цирк этот. Но Гриша просит. Он ведь без меня никак… В последнее наше посещение кукольного театра я вся исчезла, просто вся. Даже покурить захотеть забыла. Такое ощущение было, что вместо меня смотрит на сцену семилетний ребенок, так интересно было, что даже как-то неловко. Было. Или осталось. Подозрительно хочется сладенького, чупа-чупса какого-нибудь, что ли.
На работе сказали, что мне не очень идет этот хвостик. Странно, почему? На резинке такие чудесные божьи коровки, почти как настоящие.
Вчера муж намекнул, что пора побелить потолок. Интересно, как это, разводить известь? И где ее берут – в булочной или в хозяйственном?
Акт 6. Сын
Завтра идем в цирк. Насмеемся, мороженного наемся. Что-то в последнее время мне стало тревожно за маму. Она вся как-то съежилась, похудела, стала делать странные прически. Вчера ковырялась в носу при гостях. Отец ее высмеял при всех, а она даже не обиделась.
Отец стал все чаще молчать. Про что-то напряженно думает, даже борозды по щекам и на лбу пролегли. Сегодня, когда укладывал маму спать, даже главу не дочитал. «Снежную Королеву» он сейчас нам читает. Мы – это мама и я – у нее внутри. Или она у меня. Нет, снаружи мы всё еще выглядим как женщина, очень молоденькая женщина, лет на 16.
Мама стала такая веселая, особенно мне нравится, когда мы шалим, и нас не ловят, потому что стоять в углу ужасно скучно.
Акт 7. Отец
Я понял. Надо просто жить и позволять жить другим без завышенных ожиданий. Не сливаться ни с кем. Любить – это больно.
Как высоко я поднялся в последнее время, и куст этот проклятый отсюда кажется мне просто темно-оранжевым пятном, как родинка на ее ягодице. Теперь я вижу эту родинку только когда купаю ее. Неловко спать с ребенком, даже когда–то бывшим твоей женой.
Надо бы купить ей новые гольфы, на размер меньше. Она уменьшается день ото дня. А я старею. Скоро мы совсем разойдемся во времени. Наверное, это и называется мудрость смирения. Я очень многое понял в последнее время, впору сесть и писать книгу. Только некогда, дни стали очень короткими, а когда ложусь спать…
Надо бы побелить потолок.
Акт 8. Мать
Агу.
Акт 9. Сын
Сегодня важный день. Мама отправляется в долгое путешествие, чтобы поставить точку. Сегодня она еще запятая, и ее отец, мой дед, купил шампанского, чтобы любить свою жену как следует, романтично и со всей страстью. Ему только 64 года, он еще у нас ого-го!
Сегодня он отправит мою маму обратно, через влажный и доверчивый коридор бабушкиного тела в бабушкину матку. Это и будет точка. Может быть, на этот раз воплотиться повезет все-таки мне?
Тогда, в абортарии, моя мама убила не меня, а своё будущее, свою зрелость и старость. Ну ничего, зато мой отец стал вполне сносным старым. Даже дряхлым. Скоро он умрет, как и положено старым людям, так много понявшим про вашу реальную жизнь. Жизнь без иллюзий, хотя и со сновидениями.
А то, что сны видят все - даже самые реальные и успешные среди вас – так это вполне узаконено. Про это уже лет двести, как пишутся учебники, не только сонники. А я подожду на своем любимом месте, на вокзале сновидений. Жаль, что из мамы мне уже не выглянуть на ваш мир. Мы с ней удивительно совпадали по интересам. Удастся ли мне найти еще раз такую женщину? Женщину-девочку, мечтающую о сыне в расцвете своей карьеры. Так нелогично, непродуманно, рискованно мечтающую обо мне.
Либретто
Жили на свете мужчина и женщина, а также идея между ними – родить ребенка. Ребенок по разным причинам не родился. Это привело к расхождению во времени мужчины и женщины. Он преждевременно состарился, а она деградировала до состояния подростка, ребенка, младенца и «родилась обратно», уйдя фантастической дорогой обратно в маму.
Это рассказ о реальном и иллюзорном мирах, которые если не встретились, то этому нельзя помочь. Хотя граница между ними – всего лишь потолок. Потолок человеческих возможностей.
«…Это еще один парадокс: зерно вмещает в себя целое дерево,
но то же зерно может его и убить.
Зерно может слишком возгордиться и подумать: «достаточно и меня».
Если зерно боится умереть, его оболочка становится тюрьмой – и тогда дерево гибнет еще в зародыше». Ошо
Акт 1. Сын
Я не родился.
Когда мне было уже семь лет, я опять не родился. У меня было имя, уготованная судьба – быть мальчиком, а затем мужчиной, и было в этой судьбе – не родиться. Моя мать – красивая и умная женщина, в свои тридцать семь оставалась по-прежнему девочкой, мои отцы менялись, а я все не рождался.
Я рос у своей матери-девочки то в голове, то в сердце, частенько – в желудке, но никак не мог добраться до матки, чтобы материализоваться. Она строила планы и глазки, писала статейки и сны, выращивала рядом чужих людей и своих собственных, уже родившихся детей, я же в это время продолжал расти и развиваться без всякого видимого людям воплощения.
Прикольно было наблюдать, как растут мои брат и сестра, как они уходят из дома, возвращаются, набравшись где-то усталости, хамства, впечатлений и всякого разного. Я-то был всегда на месте – в своей матери.
Она все чаще знакомила меня со своими близкими людьми, говорила обо мне с ними, называла по имени. И я поверил, что я есть. Почему и решил написать это.
Там, откуда все пришли, все немного иначе. Там ждут. Мое любимое место ожидания – вокзал снов, куда прибывает большинство спящих и доверчивых людей, знакомых и вовсе незнакомых моей матери.
Вчера прибыл целый состав миссионеров в поисках ответов. Среди них - мой последний отец. Он шел по перрону, низко опустив голову, что-то высматривая под ногами. Когда нашел и поднял, я удивился – это был простой кусочек цветного пластилина. Он почему-то очень обрадовался, ускорил шаги, так что я едва поспевал за ним, и направился в сторону гор. Горы у нас тут, как у вас кафе, на каждом шагу, буквально за углом. Он шел, разминая пластилин, отчего тот становился все больше, и уже еле помещался у него в руках. Я догнал его и, заглядывая в лицо, спросил:
- Почему мне опять нельзя? В прошлый раз ты говорил что-то о деньгах, которых нет и о здоровье – своем и мамином. Что на этот раз?
- Твоя мать – безответственный человек, - ответил он устало, - она хочет только родить тебя, а растить придется кому-то другому.
- Но ведь я уже вырос, и она знает об этом. Если честно, мы ведь с ней ровесники, это меня придумали и ждали ее родители, а родилась она. Она всегда это знала. Просто она хочет дать мне шанс на этот раз. И еще, она ведь тебя любит, с другими у нее было не так.
- Ты родишься в слабом и беспомощном теле, - отмахнулся отец, - еще чего доброго – больным каким-нибудь, и будет совершенно неважно, какого возраста твоя душа. Первое время ты не сможешь даже ходить, чтобы добыть себе еду из холодильника. Ты хочешь быть ее заложником?
Пластилин стал подтаивать и оставлять след на дороге. Там капнет, сям капнет. Я немного отстал от отца и присел на корточки, силясь разглядеть эти следы. А что мне еще оставалось?
Акт 2. Мать
Запах. Этот ужасный запах стерильности и крови. Руку растирают, потом резкий противный ноющий укус укола, и начинается слабость. «Эй! - хочется крикнуть, - я еще не сплю, не трогайте меня!» Тело превращается в теплую вату, а я сама – в точку. Все мои 80 килограмм остаются где-то на столе, на втором этаже абортария, на карте России, на планете Земля. Кстати, она такая ничтожная – эта планета. И почему именно она, вокруг их столько…
А еще вокруг меня нити – цветные, светящиеся, длинные и короткие, и все как-то связаны между собой. Есть точки, не испускающие нити, как я сейчас, и им страшновато. Точки вращаются по своим особым траекториям, я повисла, никуда не стремясь. Я испугана своим ничтожеством. Если меня сейчас кто-то спросит, я не смогу соврать, я прозрачна, совершенно, беспощадно – видна насквозь. Сплошное чувство страха и беззащитности – это вся я. А потом - черное и плоское вошло во Вселенную откуда-то слева и начало двигаться – ровно и неумолимо как заслонка в печь, как нож в торт, как вся моя к херам собачьим - как больно и страшно - жизнь!
Вселенная, все нити стали содрогаться и рваться. Такая неописуемая паника, такой ужас и хаос, что всё... Слипшийся комок у края бездны, не готовый, но вынужденный сорваться – вот чем стала вся Вселенная. А я и не знала, что смерть одного не родившегося существа переживает всё сущее. Рушится весь мир, все связи, все нити, всё сочувствует буквально, без всякой спасительной отстраненности.
Проходит бездна времени, и робко начинают возникать новые дрожащие связи. Мир возится, дрожит и, тихонько позванивая-поскуливая, пытается протянуть друг другу свои нити. Ни одна из прежних связей не встречается, все теперь по-другому. И виновна в этом я, проклятая трусиха, эгоистка, тварь, сука, погань.
Акт 3. Сын
Следы оказались живыми. Сначала в них что-то засветилось изнутри, несколько маленьких точек, тусклых, а потом ярких. Потом они стали растекаться и одновременно расти вверх и в стороны. Постепенно угадывались черты чьей-то судьбы. Странно, но черты эти были подозрительно похожи на предметы человеческого быта – кроватка, мяч, медвежонок, зубная щетка, шарф с варежками, книга, крем для бритья. Они раскачивались и даже, оторвавшись от земли, совершали в воздухе движения, будто их кто-то брал и использовал. А потом все рухнуло, вся эта куча. И слепилось опять в кусок разноцветного пластилина. Он стал уменьшаться, таять и совсем впитался в асфальт. Я для верности потрогал это место рукой и понюхал. Ничего, даже запаха.
Когда из матери я наблюдал за своими братом и сестрой, я видел точно такой же пластилин, из которого они лепили, каждый в свое время, всякие забавные штучки. Они явно что-то знают про нас. Или пока еще помнят. Похоже, их реальный мир находится сразу под нашим, сновидным. Нас разделяет только потолок. Может, поэтому взрослые люди так часто его белят, что многое просачивается сквозь него нашего, для них непонятного. Для них это просто пятна, а не наши намеки…
Когда я слышу, как они рассказывают друг другу свои сны, мне напоминает это капанье дождя сквозь дырявый потолок – как-то, какие-то, куда-то, как будто. Этих слов больше всего. Неопределенных.
Кэ и Тэ – главные буквы моего, сновидного мира. А коты и их жены – проводники между вами и нами. Вы ведь замечали, какие у них глаза?
Акт 4. Отец
Подъем оказался не таким уж и пологим, каким виделся издалека.
Черт, не надо было так нажираться вчера - печенка колет, дыхание перехватывает и этот проклятый кашель, как он меня замучил в последнее время!
Что я опять должен понять? Что-то хочу и не могу вспомнить. А, да, она говорила вчера что-то о доверии априори, до факта преступления, тем более, что встреча с подружками – пиявками и лягушками – вообще не преступление. И никакого игнора - меня вроде бы и не было. Господи, как же ей объяснить, что пора вырастать из иллюзорного мира, что есть мир реальный, где я люблю ее и мне больно от ее равнодушия?
Откуда опять этот куст с оранжевыми ягодами? Я уже видел его недавно. Похоже, я хожу по кругу. Кстати, забыл, зачем мне подниматься на эту гору, разве меня там ждут?
Вот опять мимо проехала какая-то машина, в ней полно веселых людей, бабы все раскрашенные. Ну, естественно, на блядки так и надо. А называется это у них как всегда семинаром, как же еще…
Нет, ребята, мне с вами не по пути. Я теперь полюбил, больше не таскаюсь по бабам. Да и с мужиками что-то последнее время не пьется, скучно как-то, все одно и то же. Мне бы с ней, моей любимой побыть. Но ей скучно со мной, ей лень уже даже врать про любовь ко мне. Ее опять засасывает прежняя жизнь - до меня, - где главной ценностью было чертово разнообразие. Вчера пришла из церкви и с придыханием зажигала свечи по всему дому. Как ей объяснить, что это все игрульки? Настоящее – это мы, я и она. Она вся уже насквозь пропитана чужими мыслями, начиталась книг, ничего своего. «Себя считает кем-то из немногих», а сама – сплошные инстинкты. Эгоистка страшная к тому же. Как я умудрился полюбить именно ее, такую? За что мне эта мука?
Опять этот куст…
Акт 5. Мать
Какое удивительное сегодня небо: всё – из сплошных красок, нигде нет однообразия серости. Сейчас приду и нарисую его, просто возьму и раскрашу лист. А потом почитаю. И черт с ним, с ужином, всех не перекормишь. Все равно я эгоистка и безответственная. Репутацию уже не спасти, ее уже просто нет, так чего мучаться? Сами чего-нибудь найдут. Яйца пожарят.
Последнее посещение гинеколога просто выбило меня из сил, или из меня выбило последнюю силу. Кто, ну кто дал им право копаться во мне и в моей душе? Новые гуманитарные подходы проникли и сюда. Какое вам дело до моих семейных проблем?
Господи, как хорошо было в девочках, без этого преступного отверстия между ног. «Я ночью тихонечко лампу зажгу, дрожу и внимаю, Цветаеву жду…». Неужели это я писала?..
Сегодня опять снился Гриша. Он просит меня сводить его в цирк, какое-то шапито приехало в наш город. Я его терпеть не могу, цирк этот. Но Гриша просит. Он ведь без меня никак… В последнее наше посещение кукольного театра я вся исчезла, просто вся. Даже покурить захотеть забыла. Такое ощущение было, что вместо меня смотрит на сцену семилетний ребенок, так интересно было, что даже как-то неловко. Было. Или осталось. Подозрительно хочется сладенького, чупа-чупса какого-нибудь, что ли.
На работе сказали, что мне не очень идет этот хвостик. Странно, почему? На резинке такие чудесные божьи коровки, почти как настоящие.
Вчера муж намекнул, что пора побелить потолок. Интересно, как это, разводить известь? И где ее берут – в булочной или в хозяйственном?
Акт 6. Сын
Завтра идем в цирк. Насмеемся, мороженного наемся. Что-то в последнее время мне стало тревожно за маму. Она вся как-то съежилась, похудела, стала делать странные прически. Вчера ковырялась в носу при гостях. Отец ее высмеял при всех, а она даже не обиделась.
Отец стал все чаще молчать. Про что-то напряженно думает, даже борозды по щекам и на лбу пролегли. Сегодня, когда укладывал маму спать, даже главу не дочитал. «Снежную Королеву» он сейчас нам читает. Мы – это мама и я – у нее внутри. Или она у меня. Нет, снаружи мы всё еще выглядим как женщина, очень молоденькая женщина, лет на 16.
Мама стала такая веселая, особенно мне нравится, когда мы шалим, и нас не ловят, потому что стоять в углу ужасно скучно.
Акт 7. Отец
Я понял. Надо просто жить и позволять жить другим без завышенных ожиданий. Не сливаться ни с кем. Любить – это больно.
Как высоко я поднялся в последнее время, и куст этот проклятый отсюда кажется мне просто темно-оранжевым пятном, как родинка на ее ягодице. Теперь я вижу эту родинку только когда купаю ее. Неловко спать с ребенком, даже когда–то бывшим твоей женой.
Надо бы купить ей новые гольфы, на размер меньше. Она уменьшается день ото дня. А я старею. Скоро мы совсем разойдемся во времени. Наверное, это и называется мудрость смирения. Я очень многое понял в последнее время, впору сесть и писать книгу. Только некогда, дни стали очень короткими, а когда ложусь спать…
Надо бы побелить потолок.
Акт 8. Мать
Агу.
Акт 9. Сын
Сегодня важный день. Мама отправляется в долгое путешествие, чтобы поставить точку. Сегодня она еще запятая, и ее отец, мой дед, купил шампанского, чтобы любить свою жену как следует, романтично и со всей страстью. Ему только 64 года, он еще у нас ого-го!
Сегодня он отправит мою маму обратно, через влажный и доверчивый коридор бабушкиного тела в бабушкину матку. Это и будет точка. Может быть, на этот раз воплотиться повезет все-таки мне?
Тогда, в абортарии, моя мама убила не меня, а своё будущее, свою зрелость и старость. Ну ничего, зато мой отец стал вполне сносным старым. Даже дряхлым. Скоро он умрет, как и положено старым людям, так много понявшим про вашу реальную жизнь. Жизнь без иллюзий, хотя и со сновидениями.
А то, что сны видят все - даже самые реальные и успешные среди вас – так это вполне узаконено. Про это уже лет двести, как пишутся учебники, не только сонники. А я подожду на своем любимом месте, на вокзале сновидений. Жаль, что из мамы мне уже не выглянуть на ваш мир. Мы с ней удивительно совпадали по интересам. Удастся ли мне найти еще раз такую женщину? Женщину-девочку, мечтающую о сыне в расцвете своей карьеры. Так нелогично, непродуманно, рискованно мечтающую обо мне.
